Истлин почувствовал себя бессильным. Аннет твердо стояла на своем и не хотела уступать, живо напомнив ему недавний разговор с леди Софией. Та тоже отказалась прислушаться к его аргументам. Он и сам не знал почему, но мысль о ней заставила его улыбнуться.

– Могу я узнать, что тебе кажется забавным? - живо откликнулась миссис Сойер с ноткой досады в голосе.

– Пожалуй, нет. Вряд ли ты поймешь. - Истлин и сам не смог бы сказать, что показалось ему смешным.

– Что я больше всего ненавижу в тебе, Гейбриел, так вот такую твою улыбку. Что-то тебе кажется забавным, но ты смеешься один. И твой смех безумно раздражает.

– Наверное, именно он сыграл свою роль в нашем разрыве и помог тебе понять, что мы с тобой совершенно не подходим друг другу?

– Да.

Аннет как будто выплюнула свой ответ. Удивительно, как она не прикусила себе кончик языка, подумал Ист.

– Тебе никогда не нравились мои друзья, - задумчиво вспомнил он, приведя миссис Сойер в еще большую ярость.

– Полагаю, их ты не обвинял. А ведь каждый из твоих друзей с тем же успехом мог быть источником сплетен.

– Уэст действительно получил массу удовольствия. Нортхем тоже от души посмеялся. А Саутертон едва не задохнулся от смеха.

– Он уже пришел в себя?

– Да, вполне.

– Жаль.

– Ну что ж, маски сорваны. Можно больше не церемониться. Такой ты мне даже больше нравишься, Аннет. Когда ты говоришь то, что думаешь, получается гораздо забавнее. Ради меня ты и так проявила чудеса долготерпения. Должно быть, нелегко тебе пришлось. - Ист насмешливо изогнул бровь.

– Ты даже не можешь себе представить. - Миссис Сойер холодно взглянула на маркиза.

– Наверное, все же могу, - невесело улыбнулся Истлин и поднялся.

Больше они не сказали друг другу ни слова. Но когда Ист уже вышел на улицу, до его ушей донесся громкий звон разбившегося вдребезги стекла. Истлин живо представил себе хрупкие фарфоровые безделушки, украшавшие каминную полку в гостиной Аннет, и мысленно пожелал, чтобы они оказались последней жертвой необузданного нрава миссис Сойер.

***

Софи закрыла дневник и положила на столик у кровати. Она сделала очень мало записей сегодня вечером, а накануне еще меньше. Каждый день заточения все больше ослаблял ее волю.

Софи погасила огарок свечи в плошке и скользнула под одеяло, свернувшись в клубочек и положив руку под подушку. Теперь можно наблюдать звезды. Тонкий серп луны лишь оттенял их сияние. Софи любила вот так лежать и считать звезды, которые можно разглядеть в окно. Когда-то этот маленький ночной ритуал они совершали вместе с отцом. Если закрыть глаза, можно представить, как он садится на край ее постели, заставляя прогнуться легкий матрас, и берет ее за руку.

Кажется, вот-вот почувствуешь тепло его тела. Его особый запах… табак и мятные пастилки… Если затаить дыхание, можно ощутить его присутствие, и вновь станет спокойно и легко.

Долго сдерживаемые слезы подступили к глазам Софи. Девушка на мгновение зажмурилась и вновь открыла глаза, стараясь думать лишь о божественной красоте за окном, об ослепительном сиянии, которое никто не в силах у нее отнять.

Прошел ровно месяц с тех пор, как ей разрешили удалиться в свою комнату. Каждый из них она отмечала в своем дневнике. Иногда ей казалось, что только дневник удерживает ее от того, чтобы не впасть в безумие. Временами ей приходило в голову, что она не может сообразить, как лучше описать прошедшее время - тридцать дней или один месяц, и ей неожиданно становилось чрезвычайно важно выяснить такой факт. Ей была невыносима мысль потратить впустую хотя бы один день, и месяц, проведенный в самом настоящем тюремном заключении, стал для нее жестоким наказанием.