Гедониец, до сих пор не изменявший своей каменной неподвижности, переступил с ноги на ногу. «А ведь человек, ей‑богу, человек, и устал, как человек», – подумал Капитан.

– Почему ты стоишь? – спросил он. – Сесть негде?

Гедониец издал неопределенный звук, что‑то вроде смешка или сдержанной попытки расхохотаться, и тотчас же очутился на таком же висячем, прозрачном сиденье, неизвестно каким образом появившемся и мгновенно поголубевшем.

– Как это у вас делается? – полюбопытствовал Капитан и сейчас же «услышал» равнодушный ответ гедонийца.

– Не знаю.

– И не проявляешь любопытства?

– Зачем?

– По‑моему, любопытство – это стимул к повышению «ай‑кью». До сих пор ты, например, даже не поинтересовался, откуда мы взялись и кто мы такие.

– Для чего? Точное знание – один ответ. А воображение подскажет несколько.

– Какой же смысл подменять точное знание выдумкой?

– Это одна из наук полукружия. Сильнее воображение – больше единиц информации.

Капитан порывался было спросить, о какой информации идет речь, но Библ остановил его, приложив палец к губам:

– Опять запутаемся. Полукружия… Информация… Единицы… Спросим, для чего они держат нас в этой закупоренной прозрачной колбе.

Ответ поступил еще до того, как был задан вопрос: Библ не «закрыл» своей мысли.

– Она не закупорена. Мы входим и выходим, когда захотим.

– А мы?

– И вы. Попробуйте.

Капитан поднялся, но гедониец предупредительно поднял руку.

– Я не ответил на второй ваш вопрос. Вы здесь затем, чтобы узнать, как и чему нас учат. Мы здесь затем, чтобы узнать о ваших реакциях.

– Каких?

– Не все сразу. Вы уйдете вслед за мной спустя два ина.

– Ина или има? – переспросил Библ Капитана.

– А может быть, уна? – усомнился Капитан. – Опять несовместимость созвучий.

Гедониец улыбнулся и показал на стену:

– Часы.

На розовой, теперь уже непрозрачной стене появился желтый круг, в котором замелькали, сменяя друг друга, черные значки странной формы.

– Цифры, – подсказала мысль гедонийца.

«У нас есть общие понятия: часы и цифры. Но мы не знаем их счета времени и языка счетных символов», – откликнулась мысль Библа.

– Тогда подождите меня. Я вернусь за вами.

С этой мгновенно переданной и принятой мыслью атлет в висячем кресле растворился в розовой краске стены.

– Чудеса продолжаются, – заметил, уже ничему не удивляясь. Капитан.

– Едва ли для них это – чудо. Материализация мысли. Очевидно, пленка растворяется по желанию.

– Будем ждать?

– Зачем? Нас они все равно найдут. А мы пока проверим мощь наших земных мыслишек… Сезам, отворись! – весело воскликнул Библ и шагнул сквозь стену.

«А если не травка до горизонта, а какой‑нибудь гадючий заповедник с первобытными ужасами?» – мелькнула мысль, и необозримое травяное поле, казавшееся из «колбочки» горизонтальным и одноцветным, вдруг откосом побежали вниз и пожелтело, как трава, выжженная солнцем. Но вблизи трава оказалась совсем не трава, а густая, зелено‑желтая гладь океана, почти не колеблемого ветром, не мезозойского и не палеозойского и даже вообще не земного. Библ растерянно оглянулся. Капитан следовал за ним спокойно и неторопливо.

– Похоже на экваториальное море Проклы, – крикнул Библ, – такой же вонючий яичный кисель!

Капитан почему‑то не ответил; сложив руку козырьком он всматривался в охряные бугорки, быстро перемещающиеся по яичной глади.