Доминик остановился. Лицо девушки выражало отчаяние.

– В чем дело? – пробормотал он.

Ее губы беззвучно двигались. Она не могла вымолвить ни слова. Глаза оставались сухими. Они внезапно выцвели, словно позади них вспыхнуло пламя. Лицо стало матово‑бледным.

– Ты тоже, – выдавила она.

– Что? Я не…

Джана подняла руку, приказывая ему замолчать.

– Каждый, в течение всей моей сознательной жизни, включая Идвира, а теперь тебя.

– Да в чем дело?

– Все используют меня. – Девушка говорила совершенно спокойно, ничуть не повышая голос. Ее взгляд устремился в пустоту. – Ты знаешь, самое смешное заключается в том, что я действительно хотела, чтобы меня использовали. Я хотела давать, служить, помогать, принадлежать каждому… Но ты видел только инструмент. Вещь. Все видели во мне только лишь вещь.

– Джана, клянусь честью…

– Честь? – Она медленно покачала головой. – Это странное чувство, – теперь девушка обращалась к своему Богу, ее голос стал высоким и удивленным, как у ребенка, который не может чего‑то понять, – раз и навсегда узнать, что никто обо мне не заботится. Никто. Даже Ты. – Она расправила плечи. – Ничего, я справлюсь.

Сфокусировав свой взгляд на Флэндри, который, беспомощно хлопая глазами, сидел в кресле, Джана равнодушно сказала:

– Что касается тебя, ты не пропустишь ни одной юбки. Я здесь ничего не смогу поделать. Но я желаю, чтобы ты никогда не получил той женщины, которая привлечет тебя по‑настоящему.

В тот момент Флэндри пропустил последнее замечание мимо ушей.

– Ты спятила, – сказал он, надеясь, что резкость этих слов приведет ее в чувство. – У тебя пьяная истерика.

– Вполне возможно, – устало ответила она. – Пожалуйста, уходи.

Он ушел и устроился на ночь в другом месте. Наутро корабль приземлился на Изабо. Джана сошла по трапу не попрощавшись. Флэндри долго смотрел ей вслед, затем пожал плечами, вздохнул: «Женщины! Никогда их не поймешь», – и неторопливо пошел к самолету, отправлявшемуся в город, где пилот собирался достойно отпраздновать свою победу.