— Я сделаю все, что в моих силах. Давайте немедленно приступим и будем стараться, насколько это возможно. Расскажите, что мне следует знать о творческом ступоре.

— Если вы не против, я поведаю вам одну очень личную историю.

— Хорошо.

— Мне придется вернуться во времена моей учебы в аспирантуре. Я писал тогда докторскую диссертацию по философии в Принстоне на тему несовместимости между идеями Ницше о детерминизме и его поддержке идеи о самопреобразовании человека. Но я не мог ее закончить. Я продолжал отвлекаться на такие вещи, как, к примеру, выдающаяся переписка Ницше, особенно его письма друзьям и писателям, таким как Стриндберг. Постепенно я потерял интерес в целом к его философии и стал ценить его больше как художника. Я стал высоко почитать Ницше как поэта с самым убедительным голосом в истории, голосом величественным, который затмевал его идеи. И вскоре мне ничего не оставалось делать, как сменить факультет и продолжить писать свою работу уже по направлению «литература», а не «философия». Годы шли, само исследование успешно продвигалось, но я не мог писать. В конечном счете я пришел к идее о том, что пролить свет на художника можно лишь посредством искусства, и тогда я и вовсе оставил идею писать диссертацию и вместо этого решил написать роман о Ницше. Но мой творческий ступор нельзя было ни обмануть, ни запугать сменой проектов. Он по-прежнему оставался таким же мощным и неподвижным, как гранитная скала. Прогресс был невозможен. И этот ступор продолжается по сей день.

Я был ошеломлен. Полу было сейчас восемьдесят четыре. Он должен был начать работать над своей диссертацией в двадцать с небольшим, шестьдесят лет назад. Я слышал раньше о вечных студентах, но шестьдесят лет? Его жизнь остановилась на шестьдесят лет? Нет, я надеюсь, нет. Не может этого быть.

— Пол, расскажите мне о своей жизни после этих студенческих лет.

— Да особо нечего рассказывать. Естественно, в конечном счете университет решил, что я засиделся, мой звонок прозвенел, и мой студенческий статус был аннулирован. Но поскольку книги были у меня в крови, то я никогда не отлучался далеко от них. Я устроился библиотекарем в государственный университет, где и проработал до выхода на пенсию, безуспешно пытаясь все эти годы писать. Вот и все. Это моя жизнь. Точка.

— Расскажите мне поподробнее. Ваша семья? Люди в вашей жизни?

Пол казался раздраженным и следующие слова выпалил очень быстро: «Единственный ребенок в семье.

Дважды был женат. Дважды разведен. К счастью, это были короткие браки. Детей нет, слава Богу».

«Это становилось странным», — подумал я. Такой любезный вначале, сейчас, казалось, Пол стремился давать мне настолько мало информации, насколько это было возможно. Что происходит?

Я упорно продолжал:

— Вы планировали написать роман о Ницше, и в вашем письме вы упомянули, что прочли мой роман «Когда Ницше плакал». Вы можете добавить что-то к этому?

— Я не понимаю ваш вопрос.

— Какие чувства вызвал у вас мой роман?

— Поначалу немного затянутый, но потом набравший обороты. Несмотря на напыщенный язык и стилизованный, неправдоподобный диалог, в целом это было увлекательное чтение.

— Нет, нет, я имел в виду вашу реакцию на этот роман, исходя из того, что вы сами стремились написать роман о Ницше. Это должно было вызвать у вас какие-то эмоции.

Пол неодобрительно покачал головой, как если бы он не хотел, чтобы ему докучали таким вопросом. Не зная, что еще сделать, я продолжил:

— Скажите, как вы попали ко мне? Был ли мой роман причиной того, что вы выбрали меня для консультации?

— Ну, какая бы ни была причина, мы сейчас здесь.

«С каждой минутой наша беседа приобретает все более странный оборот», — подумал я.