С этими словами я завела мотор. Погрустневший Овсянников вылез из машины и стоял, глядя мне вслед. Зато у меня настроение резко улучшилось. Нет, быть женщиной прекрасно! А тем более умной женщиной!

Я мчалась к профессору Караевскому и думала о том, как здорово иметь бывшего мужа-следователя. От него определенно можно получать пользу. Если только умело использовать.

Жил профессор Караевский на Набережной, в большом девятиэтажном доме. Я поднялась на седьмой этаж и позвонила в квартиру. Дверь почти тут же открылась, и на пороге появилась высокая, крупная фигура.

— Вы профессор Караевский? — спросила я.

— Да, а вы Полина Андреевна? — спросил в свою очередь приятный баритон.

— Да.

— Прошу! — Он улыбнулся, широко распахивая дверь и приглашая меня войти.

Я прошла и огляделась. Обстановка в квартире была что надо. Больше всего меня поразило обилие всяких антикварных вещей. Я не люблю всякие финтифлюшки, но у профессора даже вазочки и статуэтки были просто изумительными.

Но больше всего мне понравилось обилие картин на стенах. Настоящих картин, не репродукций.

— Прошу, — повторил Караевский, показывая на мягкое кресло.

Я села и сразу утонула. Кресло было очень удобным. И тоже старинным. «Может, в нем какой Людовик Четырнадцатый сидел?» — мелькнула даже у меня мысль.

— Кофе хотите? — любезно предложил профессор.

Я не отказалась.

— Маша, будьте добры, два кофе, — крикнул он кому-то в кухню.

Вскоре появилась пожилая женщина в простом платье, которая несла подносик с кофе.

— Вам с сахаром? — спросил Караевский.

— Нет, — покачала я головой.

— Фигуру бережете? — Он хитро подмигнул мне.

— Нет, просто не люблю с сахаром, — честно ответила я. — Фигуру я берегу другим способом, — добавила, вспомнив ежедневные тренировки в спортзале.

— Ну как хотите. А я, грешник, с сахаром люблю.

Караевский пока ни о чем меня не спрашивал, ждал, наверное, когда я сама начну разговор. Я не стала злоупотреблять его терпением и попросила:

— Александр Григорьевич, расскажите, пожалуйста, как у вас украли коллекцию старинных монет?

Даже теперь, спустя столько лет, при воспоминании об этом на лицо профессора легла тень.

— Ах, это, — пробормотал он, помешивая ложечкой кофе. — Это… Это было ужасно! Не знаю, как я перенес этот удар. Понимаете, она была так дорога мне, эта коллекция… Я даже вообразить не мог, что ее украдут!

— Почему?

— Потому что я принял все меры. Подключил сигнализацию. Потом старался не оставлять квартиру пустой. В тот день Маша как раз поехала домой… И как назло коллекцию украли!

— Маша — это ваша домработница?

— Да, вы ее только что видели. Она живет с нами уже много лет… Мы тогда были на море с супругой. А Маша оставалась в квартире. Иногда она ездила к себе — у нее дочь больная. И в тот вечер как раз уехала.

— А сигнализация была включена?

— В том-то и дело, что она всегда включена! Так что грешить на Машу, что она забыла ее включить, нельзя. Сигнализация не отключалась ни на минуту!

— Вы так боялись за эту коллекцию?

— Да я боготворил ее! Понимаете, ведь это уникальная коллекция! — с жаром принялся объяснять он.

Но я не понимала. Не понимала, как можно испытывать такое благоговение перед вещами.