«Милая моя доченька… — замелькали перед глазами знакомые синеватые строчки, написанные химическим карандашом, — все вспоминаю время, что проводил с тобой. Как в лес ходили, как в пруду купались. А помнишь, как мы с тобой ловили рыбу? Ты могла все часы проводить на берегу…»

Ничего особенного, все в таком духе. Я отложила это письмо и развернула следующее.

«Галочка, солнышко! Как ты живешь без меня, чем занимаешься? Я все представляю тебя с удочкой в руках. Ты не ездила в этом году на рыбалку, милая? А помнишь то место, где мы с тобой поймали здоровенную щуку, которую еле до дома дотащили? Помнишь? Ты съезди туда, девочка, поброди возле березы старой, где червей копали. Накопай и сходи на рыбалку, помяни отца тем самым…» — я удивленно подняла на Галину глаза.

По ее щекам текли слезы, она тоже перечитывала эти строки.

— Вот про это письмо я говорила, — глотая соленые капли, сказала Галя. — Бедный папа! Ты видишь, какую ерунду он пишет? Накопай червей, сходи на рыбалку, помяни отца… Да разве мне тогда до рыбалки было? Глупость какая!

— Да, может быть… — задумчиво произнесла я. — Может быть… Ты знаешь, Галя, я, пожалуй, возьму это письмо с собой. Если можно, конечно.

— Господи! Да бери, конечно. Только зачем оно тебе?

— Нужно, — уклончиво ответила я. Просто чувствовала, что Седой вовсе не идиот и не старый маразматик, и ничего не станет писать просто так. Я еще не знала до конца, чем мне поможет это письмо, но все-таки чувствовала, что все это не просто так.

— Так, Галя, у тебя еще дела здесь есть? — пряча письмо в сумку, сказала я.

— Дома нет. Мне на базар сходить нужно.

— Поехали, — проговорила я, вставая. — И на дачу поскорее вернемся. Чую я, недолго нам осталось ждать разгадки.

Галя посмотрела теперь на меня как на пациентку психдиспансера и, ничего не сказав, вышла в коридор.

Мы спустились на улицу и пошли к остановке. Улица, как я уже говорила, не из лучших в Тарасове, к тому же в этот час она была пустынна. Мы болтали о чем-то, стараясь не замечать неудобств, как вдруг на нас налетело что-то непонятное. Это был высокий, сутуловатый человек. Лицо его скрывала маска. Я могла бы поклясться, что это был мужчина. Он сильно ударил меня в грудь. Так, что я отлетела в сторону, а сумка моя на длинном ремешке подлетела вверх и куда-то исчезла. В это время мужчина кинулся к обезумевшей от страха Галине, которая стояла, не в силах вымолвить ни слова от страха, и, сбив ее с ног, выхватил сумку из ее рук. После этого он метнулся в сторону и исчез за деревьями.

Я поднялась на ноги и бросилась к Гале. Она стояла на коленях и тихо всхлипывала. Я поняла, что опасность миновала, и тут меня, наконец, прорвало.

— Помогите! — завопила я на всю улицу. — Грабят!

Галина почувствовала поддержку и заорала, подражая мне:

— Помогите! Милиция!

Голоса наши очень хорошо слились в унисон, вскоре мы увидели бегущего в нашу сторону человека в милицейской форме.

— Кто? Что? Где? — прокричал он на бегу.

— Там, там, вон, — загалдели мы наперебой, тыча пальцами в сторону, куда побежал неизвестный.

Милиционер кинулся туда. Вообще-то, если честно, он не очень спешил, как мне показалось. Через пару минут вернулся и доложил, что никого не обнаружил.

— Заявление будем писать? — спросил он хмуро.

— Будем! — хором ответили мы.

После этого он совсем раскис.

— Ну… пойдемте в отделение, — вздохнув, пригласил он нас.