Но его истинное «я» не имело доспехов против невидимых врагов. Не умело уберечь ее от них.

Против всех сознательных намерений и благоразумных решений его истинное «я» по уши влюбилось в свою жену.

Нервно дергая за манжеты, он принялся вынимать запонки. Впервые он почувствовал этот холод, когда Уоллес поднял крышку с подноса, на котором лежала изуродованная шляпка. Он старался не замечать, не обращать внимания, словно этим отрицал самое существование опасности. Потом случилась эта история с приправой.

И тут страх дерзко поднял голову. И с этой поры полновластно правил Джайлзом.

И то, что приправа вовсе не была отравлена, значения не имело. И ничего не меняло.

Он бесповоротно влюблен в свою жену. Его мир вертится вокруг ее улыбки, и сама мысль о том, что ее могут отнять, непереносима.

Уоллес вернулся. Джайлз слышал тихие шаги своего камердинера и мажордома, старавшегося бесшумно повесить в гардероб сброшенный фрак.

Дверь в комнату Франчески снова открылась. Она появилась на пороге, взволнованная, взбешенная до такой степени, что щеки полыхали пожаром. Волосы были всклокочены, словно она в гневе их ерошила.

Джайлз поспешил бросить взгляд на Уоллеса, дабы убедиться, что мажордом тактично удалился. Мысленно готовясь к схватке, он осведомился:

— Что теперь?

Она была так рассержена, что он почти боялся встретиться с ней глазами. Не хотел видеть боль и обиду в изумрудной зелени.

— Почему ты делаешь это? — спросила она едва слышно, дрожащим от подавляемых эмоций голосом.

— Потому что так надо?

— Почему? — повторила Франческа, ощущая свинцовую тяжесть в том месте, где полагалось быть сердцу.

— Франческа… — выдохнул Джайлз, — ты вышла за меня, — Его голос был таким же тихим, но куда более жестким, почти непререкаемым. — Даже после той встречи в лесу ты все же вышла за меня, хотя прекрасно знала все условия этого брака. Знала и соглашалась.

— Да. И все же я не понимаю.

Когда он отвернулся, она встала перед ним так, чтобы видеть его лицо. Она не собирается отступать. Не позволит, чтобы от нее отделались.

Прерывисто вздохнув, она широко раскинула руки, — Чем я заслужила такое? Почему ты обращаешься со мной как с забравшимся в дом разбойником?

Укол попал в цель. Он бросил на нее резкий взгляд.

— Да, — продолжала она, — как с возможным вором, за которым нужно следить день и ночь.

— Здесь все твое…

— Нет! — жалобно вскрикнула она. — Здесь нет ничего моего!

Внезапное молчание окутало их. Оба замерли, балансируя над пропастью. Они не сводили глаз друг с друга, и она остро ощущала, как он одной лишь силой воли вынуждает ее отступить, уйти и больше не показываться.

И в эту неестественную тишину она роняла одно за другим горькие слова:

— То единственное, единственное, чего я хотела от этого брака, мне не принадлежит.

Его лицо потемнело. Он выпрямился.

— Я с самого начала точно перечислил, что именно могу тебе дать. Скажи, я хоть в чем-то солгал? Хоть чего-то не исполнил?

— Нет. Но я предлагала тебе больше, куда больше, чем было договорено. И ты брал. С радостью.

Этого он отрицать не мог. Только стиснул зубы и ничего не ответил.

— А я давала. Давала безоглядно. Пыталась изо всех сил быть такой, какой ты хотел видеть жену: вела дом, была гостеприимной хозяйкой, делала все, что обещала, и не только. — Поморщившись, как от боли, она уже мягче спросила: — А теперь скажи мне, пожалуйста, что сделала я, чтобы так со мной обращаться?

Бесполезно было притворяться, что он не понял.