Толпы людей топтались вокруг табло с расписанием, готовые в любую секунду сорваться к нужной платформе. Бэнксу пришлось выложить кругленькую сумму за билет до Дарлингтона, без всякой гарантии, что поезд вообще когда‑нибудь отправится. Продуктовые киоски распродали все запасы бутербродов и воды. Дожидаясь поезда, Бэнкс позвонил Брайану и Томасине. К счастью, они не пострадали, хотя страху натерпелись, ведь трагедия произошла совсем рядом. Бэнкс набрал и домашний телефон Софии, но никто не ответил. Иного он и не ожидал. Он оставил ей сообщение – попросил отогнать машину и спросил, как она, он надеется, что с ней все в порядке. Про свои приключения в зоне взрыва Бэнкс не собирался никому рассказывать. Ни сейчас, ни позже.

Бэнксу повезло: первый же поезд отбывал в северном направлении. В шесть тридцать пять Бэнкс уже сидел внутри рядом с бангладешским студентом, очень серьезным малым, который жаждал обсудить с ним сегодняшние взрывы. Бэнксу совсем не хотелось говорить на эту тему, на что он и намекнул вполне недвусмысленно. Всю поездку студент сидел надувшись. Наверняка думал, будто Бэнкс просто не захотел общаться с азиатом.

Но Бэнксу было плевать на его домыслы. Ему вообще было на все и всех наплевать. Он тупо смотрел в окно, не включив даже айпод. Бэнкс чувствовал, что ни музыка, ни книга не помогут ему отвлечься. Мозг словно оцепенел, а две маленькие бутылочки виски, которыми торговали вагонные продавцы с тележкой, лишь усилили это ощущение.

Из Дарлингтона до дома он добрался на такси, заплатив шоферу целое состояние. Этот балагур был футбольным фанатом, не умолкая, обсуждал команду «Боро», есть ли у парней шансы в следующем сезоне. Хорошо хоть о взрывах не упоминал ни разу. Иногда Бэнксу казалось, что север Англии – совсем другая страна, со своими проблемами и заботами. Отдавая таксисту деньги, Бэнкс подумал, что денек получился затратный: сначала отель, потом ресторан, новая одежда, билет на поезд и вот еще и такси. Хорошо, что сейчас везде принимают карточки.

Поезд тащился долго, с неожиданными и непонятными остановками в Гренэме и Донкастере, и домой Бэнкс добрался лишь в половине одиннадцатого.

Бэнкс был счастлив, что наконец‑то он дома, что можно захлопнуть за собой дверь. Правда, не очень понятно, чем можно отвлечь себя от тяжелых мыслей. Точно нельзя включать теленовости – смотреть на страшные кадры, которые крутят снова и снова, и слышать, как растет число погибших.

Усевшись наконец перед экраном с большим бокалом красного вина и включив старую комедию братьев Маркс, Бэнкс и сам не понимал, что же он сейчас чувствует.

Подумав немного, он решил, что ни грусти, ни злости, ни тоски он не испытывает. Возможно, они нагрянут позднее. Случившееся открыло в душе такие пласты, о которых он даже не подозревал и про которые еще ничего не знал.

Его мир изменился, ось планеты «Бэнкс» сместилась. Есть разница – знать, что такое происходит, смотреть, как это происходит с другими людьми по телевизору, и самому быть в самой гуще, в эпицентре, видеть боль и страдания и понимать, что ты не в состоянии никому помочь. Но он же помогал раненым. Надо держаться за эту мысль. Бэнксу вспомнилась ослепшая азиатка, так сильно вцепившаяся ему в руку, что он до сих пор ощущал ее хватку; и молодая блондинка в окровавленном желтом платье, с дурацкой собачонкой и пакетом, с которым она не хотела расставаться; перепуганный мальчишка; мертвый таксист; все эти люди. Они теперь стали частью Бэнкса и пребудут с ним до конца.