|
Эти люди знают, что боялись, хотя и редко в этом сознаются. Они знают, что этот страх перешагнули. Потом знают, что такое эта страшноватая в мирной жизни эйфория, и что ее они тоже перешагнули. Может они это сами не понимают, но они — самый элитарный клуб из всех, если только не свихнутся и не сопьются. И когда они говорят, что снова хотят туда — они не врут, потому что эта эйфория, Миш, это кайф, с которым я, например, ничего не сравню. Слабоваты все остальные кайфы по интенсивности, даже рядом не лежали. Вот такой мой тебе рассказ. Извини, что не обошелся без банальностей и ничего, наверное, нового, я для тебя на этот раз не открыл.
Немного помолчав Балк молча опрокинул еще стакан, явно вспоминая всех тех, кто из тех войн что он прошел не вернулся. Потом задумчиво продолжил. —А вот немного того, чего ни у кого не встречал, или так было только у меня? Во время боевых, причем не только в бою, а на весь период нахождения в зоне боевых действий, снижается мировосприятие. Ну, слух-то понятно, что садится, все-таки стреляют... Но вот при этим снижается и цветность, я лично все окружающее видел как с серо-черным фильтром. Правда, и так ярких цветов не много, но даже огонь какой-то с серым налетом. И кровь какая-то сразу бурая, а не алая, а из артерий должна быть алая... И запахи все прибиты, — ну опять же, можно объяснить, — сам воняешь потом, опять же гарь все время... И тактильные ощущения снижены, — ну руки и морда все время грязные, остальное тоже не очень чистое, под одеждой и бронетюфяком. —Под чем? — переспросил Михаил. —Бронежилет, это нам тоже вводить придется, но прямо перед большой войной, и только в штурмовых частях, — поправился немного смутившийся рассказчик, — а вообще, если спросить, что больше всего запомнилось и что одинаковое на войне и в 2000 и в 1904 году — так это грязь. Непролазная, сплошная грязища — если летом, то грязь пополам с пылью, если зимой — то пополам со снегом. Может, это потому что кругом, что в Чечне, что в Манчжурии все ж таки Россия, но мне кажется, что просто на войне всегда так... Может, я поэтому и люблю корабли — тут по-любому чище... Четверка крейсеров пошла во Владивосток кружным путем. Выбрав все до единой учебные мины заграждения со складов Артура, корабли вихрем пронеслись мимо половины портов Японии на побережье Тихого океана. За день до этого, русское Министерство Иностранных дел объявило о «начале блокады всех портов Японии после разгрома ее флота у Шантунга». Газеты Японии, а за ней и всего мира запестрели опровержениями, но было уже поздно, русские крейсера сделали свое дело.[52] Через три дня у входящего в гавань Кагошимы парохода поднялся невысокий столб воды. Посланные в трюм матросы доложили капитану, что в борту небольшая пробоина, которую они уже заделали досками. А боцман принес выловленную из воды дощечку, что во множестве плавали по поверхности моря. На ней на английском и японском языках было выжжено следующее послание. «Командование Русского Императорского Флота приносит свои извинения за доставленные неудобства и надеется, что ослабленный заряд мины с два килограмма пироксилина не повредил Вашему кораблю, под чьим бы флагом он не ходил. Однако, если японское командование не прекратит попытки минирования акваторий русских портов Владивостока и Порт Артура, мы будем вынуждены через месяц установить на входе в этот и другие порты Японии уже настояние минные заграждения с полным зарядом. Приносим свои искренние извинения за доставленные неудобства, адмиралы Руднев и Макаров». Послание дошло до адресата, и командование объединенного флота оказалось перед не простым выбором — или принять русский ультиматум, и лишить единственного, до окончания ремонта линейных сил, способа блокирования на русского флота. Или не принимать, и подставить всю Японию под удар, всю торговлю, все перевозки как войсковые (грузы для армии в Китаем, снабжение флота, запчасти и снаряды, уголь, селитра для пороха) так и мирные (любой импорт и экспорт), которые осуществлялись в этой островной империи морем. |
