Сомаль подошел к ней, протянул обе руки. И Николь упала в его объятия, уцепилась за него, как утопающий за соломинку.

— Я не обманывала тебя, — было единственным, что она успела прошептать, прежде чем его жадные губы накрыли ее, заставив забыть обо всем на свете.

Поцелуй длился и длился. И лишь когда нечем стало дышать, они оторвались друг от друга. Николь открыла глаза и окунулась в бездонно-нежные глубины его черного взгляда. Сомаль двумя пальцами прикрыл ей рот.

— Молчи. Я знаю. Верю. Слушай меня. Ты моя жена. Я люблю тебя, люблю так, как никогда и никого не любил. И никогда и никого не полюблю. Можешь ли ты простить мое недоверие, мои заблуждения и сомнения в тебе и быть моей женой перед Богом так же, как и перед людьми, Николь Дало?

Она не верила своим ушам. Именно сейчас, когда она утратила всякую надежду и направлялась домой, чтобы провести остаток жизни, горько сожалея об утраченной любви… Именно сейчас эта любовь вернулась к ней!

— Да! Да! Да! — сначала беззвучно, потом шёпотом, потом громко ответила Николь. — Да, Сомаль, «пока смерть не разлучит нас».

Он снова припал к ее губам. И она отдалась этому первому поцелую, за которым не стояло ожидания скорой и горькой разлуки. Наконец Сомаль неохотно оторвался от ее манящих, прелестных, таких мягких и чувственных губ и повел Николь к открытой уже двери. Перед ней расстилалась пустыня…

— Ты хотела увидеть мою страну. Думаю, мы начнем наш медовый месяц здесь и сейчас.

И, сойдя на твердую землю, они пошли вперед, навстречу солнцу, навстречу своей новой, долгой и счастливой жизни.