– Помню... черное дерево. Собака... большая. Пахнет смолой. Собака. Девочка.

    Половина лица. Морщинки глаз. Потом двое. Один в шляпе... О-о... не могу больше. Пан...

    – Дыши. Дыши ртом. Глубже.

    – Х-хаа... О-о... О-о-о... Да. Легче. Дым. Был дым. Пчелы. В банке. Я видел.

    Белое платье. Большая. О-ох... Паа, отпусти... больно... ой, как больно-то...

    – Держись, малыш. Держись. Осталось чуть-чуть. Сейчас расслабишься.

    Марат уже кричал просто от боли. Давился криком, но сдержаться не мог. Его корчило самым немыслимым образом. Это продолжалось с минуту. Мы все буквальна оцепенели. Потом послышался громкий треск.

    И наступила тишина.

    Отец стоял, обхватив Марата руками. Спина его тряслась.

    – У... мер? – сглотнув, спросил Валерий Михайлович.

    – Нет, – отец выпрямился. – В обмороке. Плечо сломано. Есть здесь медики?

    Медики здесь были. Два парня совершенно докерского вида и тот щуплый, в очках, что стерег дверь.

    Марата осторожно освободили от наручников, усадили, придерживая. Он тихонько застонал. Правая рука торчала неестественно. Щуплый в два движения выправил ее, согнул в локте, прижал к туловищу и держал, пока накладывали повязку.

    Отец оттеснил меня к двери. Ему явно хотелось мне что-то сказать – не обязательно информативное. Скорее даже наоборот. Но не мог же он наследника престола обложить на чисто русском...

    – И каковы ваши дальнейшие планы, сир? – процедил он вместо этого.

    – В вашем распоряжении, генерал.

    – Первым же рейсом в Петербург, – сказал он. – В женском платье и с наклеенной бородой!.. – хотел добавить что-то еще, но загнал себе мысленный кляп.

    – Как скажете, – пожал я плечами.

    Маленький татарин в противоположном от нас углу что-то втолковывал Валерию Михайловичу. Петр с совершенно потерянным видом рисовал загогулины пальцем на столе. Марата наконец забинтовали и поставили на ноги...

    Оконные стекла, оклеенные изнутри пулестойкой пленкой, вдруг стали простынно-белыми и вздулись, как паруса. Какой-то миг они держались, потом исчезли. За окнами было черно, и в этой черноте змеились багровые жилки. Меня вдавило в дверь, а потом комната как-то мгновенно уменьшилась и отдалилась, я видел ее будто через прямоугольную трубу. Труба эта вдруг покосилась, накренилась... я понял, что упал. Но это падение вернуло мне чувство тела.

    Голова все еще гудела от удара, к ушам приложили то ли подушки, то ли исполинские раковины, но руки и ноги были при мне и мне подчинялись. Я поднялся на четвереньки, встряхнулся, встал на ноги. Осмотрелся. Меня вынесло в холл вместе со створкой двери. Она послужила мне чем-то вроде парашюта. Из комнаты, где мы все были, валили клубы дыма. Потом в этих клубах возник человек. Спиной ко мне. Он пятился, волоча что-то по полу. Я оказался рядом. Отец тащил Марата.

    Осторожно, сказал он. Я не слышал ничего, но понял по губам. Да и что еще можно было сказать?.. Он передал Марата мне и медленно погрузился в дым.

    Крик. снизу. Чудовищный крик снизу, пробивающий всю ватную завесу. Я невыносимо медленно поворачиваюсь в сторону лестницы. Грязно-белая тень (именно так я вижу: белая тень), перечеркнутая пополам неровной смоляной полосой рта, взмывает над лестницей.