Почему смерть отбирает одних и оставляет других, может быть, это просто "наша вечная неподготовленность к смерти - ученика перед экзаменом. Почему мир в 20-м веке столь зыбкий, непостоянный? Случайно ли все происходящее с нами и где изгнанный нами Бог, незримо присутствующий в мире? - вот только часть вопросов, тревожащих героя в середине столетия.

В жизни поэтов трагедии играют особенную роль: через физическую и душевную боль художника доносится огромной силы истинный звук, прошедший сквозь его нервы и сердце. Отсюда произведения, рожденные "бездны мрачной на краю". Это "Поэма без героя" Ахматовой, - прощание с неспешным временем начала века, его героями, эпохой. Михаил Зощенко напишет не смешную, а пронзительно исповедальную "Повесть о разуме", где на глазах изумленных читателей будет препарировать свой внутренний опыт, свои интимные тайны, делая это в надежде спасти не только себя, но и других, от грядущей депрессии, отчаяния, которое охватит многих людей, психически и духовно не готовых вынести все тяжести, навалившиеся на их разрушенную войной жизнь.

25 июня 1943 года на балахане Луговской читал Ахматовой свою очередную поэму из "Середины века". Может быть, это и был "Белькомб", хотя утверждать наверняка нельзя.

"Зоя Туманова простояла у двери Анны Ахматовой целый час, не решаясь войти, потому что там Владимир Луговской читал свои белые стихи из "Середины века", - писал Бабаев. - Дослушав до конца, Зоя ушла потрясенная и написала замечательные белые стихи, начинавшиеся строкой: "Там было все, чем полон этот мир". В архиве Луговского нашелся листок, написанный аккуратным детским почерком, со стихотворением, подписанным Зоей Тумановой 25 июня 1943 года. Начиналось оно не так, как написано у Бабаева, а несколько по-другому.

Вот лето воцарилось. Тяжкий зной.

И дни окрашены всего в три цвета:

Зеленый, синий и алмазный. Шумно,

Но шум не заглушает тишины.

В густую тень бросаешься, как в речку,

Прохладную, манящую... А выйдешь На свет - и снова нестерпимый зной.

Был день такой. А я вошла во двор,

Чужой, невиданный ни разу в жизни.

Мне показалось - там красиво,

Впрочем,

Не знаю, не успела разглядеть.

По деревянной лесенке поднявшись,

Я услыхала голос. Он читал Какие-то стихи. И я застыла.

Войти не смея, не могла уйти.

В них было все, чем нынче полон мир:

Безвыходность сжигающего зноя И музыкальность солнечных лучей.

Я слушала, не двигаясь. Они,

Хоть были и печальны, так звенели,

Что вдруг ужасно захотелось жить:

Писать стихи, мечтать, бродить под солнцем И родину любить до самой смерти.

Все было тихо-тихо. Лишь поэт Читал, невидимый и неизвестный мне.

Не знаю, много ль времени Прошло.

Он замолчал. Я в тот же миг очнулась.

Ступеньками не скрипнув, я Сбежала По лестнице и снова окунулась В прекрасный зной. Прохожие Смотрели,

Как я брела по мягкому асфальту,

Усталая, со странным выраженьем Мучительного счастья на лице.

Метафорическое восхождение по лестнице, в жилище поэтов, и спуск в реальный мир, обогащенной и счастливой, прозвучит не только в детских стихах Зои Тумановой.

Светлана Сомова вспоминала, что, "когда они с Ахматовой читали стихи на Жуковской у Елены Сергеевны Булгаковой, которая много помогала им обоим, - это был эстетический праздник".

Безусловно, Луговской преклонялся перед Анной Андреевной. Воспитанный и впитавший с детства стихи Блока, он много знал наизусть Гумилева, и так же, как его друг Тихонов, был под его влиянием.