Другой, менее сдержанный дворецкий, возможно, окинул бы своего господина удивленным взглядом или даже поджал бы губы, но Думгар только вежливо поклонился. Он знал, что порой истина долго пробивается к свету, как чистый ключ — сквозь толщу скал, и потому не торопился. В его деловом расписании лишние десять-пятнадцать лет погоды не делали. Он мог позволить себе перенести дискуссию на потом. И, как его господин буквально минуту назад, тоже решил перевести разговор на другую тему. Благо, в Кассарии этих тем всегда было хоть отбавляй.

— Думаю, милорд, нам стоит обсудить одну небольшую, но все же существенную проблему, которая сейчас занимает умы ваших верных подданных.

Молодой некромант уже многое знал о своих верных подданных и понимал, что если их живые умы что-то занимает, то его это точно обратит в соляной столп. Однако же долг правителя — храбро смотреть в глаза своим обязанностям и предпринимать решительные действия даже в такой ситуации, когда здравый смысл подсказывает спасаться бегством.

Думгар читал его мысли как открытую книгу. Обычно он огорчался, когда молодой господин близко к сердцу принимал всякие пустяки, которые постоянно случаются в огромном хозяйстве, вроде Кассарии, но сегодня у герцога, надо признать, были причины вздыхать и волноваться, помимо бурно проведенного утра.

Расставшись с Карлюзой и Левалесой у потайного хода в замок, Думгар отправился к большому озеру и стал свидетелем событий, которые требовали немедленной реакции повелителя. Он послал герцогу сочувственный взгляд.

— Что у нас происходит? — отважно спросил Зелг, начиная понимать, что сегодня такой день, когда что-то постоянно будет происходить.

Думгар выразительно помолчал.

— Монстр Ламахолота отказывается возвращаться в Ламахолот.

— То есть как — отказывается? Это же его сущность. Это его как бы одновременно профессия и призвание.

— Он говорит — нет.

— И чем он собирается заниматься?

— Пока что он влез в наше озеро и волнуется, что мы выселим его обратно в горы. Что самое неприятное — его голова волнуется на этом берегу, а хвост — на том. А отдыхающие волнуются на обоих берегах сразу. Вот что я называю паникой.

— Хорошо, положим, мы согласны. Что он будет тут делать?

— Местное общество рыболюбов предложило ему работать рыбой. Они говорят, что и мечтать не могли о такой рыбе.

— Но он же не рыба!

— Он хочет начать новую жизнь.

Зелг, знавший о превратностях новой жизни побольше многих, сочувственно улыбнулся.

— В принципе, я не против. Тут уже монстром больше, монстром меньше, никто и не заметит.

— С тех пор, как мадам Мумеза и ее избранник приняли решение поселиться в имении, все прочие монстры немного поблекли в их великолепной тени, — дипломатично согласился Думгар.

— А что — князь не скучает по дому?

Вместо Думгара ответил всезнайка Дотт, очень сдружившийся за последние недели с Наморой Безобразным.

— Князь не любит Ада. Там нет газет, и не растут лютики.

Зелг подумал, что в Аду можно отыскать и другие недостатки, но князю, конечно, виднее.

Среди претензий, которые Намора предъявлял Аду, доктор Дотт не упомянул еще одну — очень серьезную: отсутствие керамики, в частности, фаянса.

Нет в Аду фаянса, и возразить нечего. В силу своей чрезвычайной дешевизны и хрупкости этот материал в Преисподней считается совершенно бесполезным.

Поскольку самые бедные демоны привыкли хранить свои сбережения в сундуках, а самые богатые — в грандиозных подземных чертогах под охраной специально обученных чудовищ, здесь традиционно не пользуются популярностью фаянсовые свинки-копилки.

Так же и высокое искусство флористики. Отсутствие цветов и, как следствие, такого хобби, как составление букетов, автоматически упраздняет всякие милые безделки вроде фаянсовых вазочек и цветочных горшков.