|
И тут же углядела братца Люфгорна в компании с Тукумосом и Килгалленом в оппозиции к… неясно, конечно, кому. Но фигура на древнеступе могла принадлежать единственному человеку в Ниакрохе — ее супругу, изображавшему из себя Элильса Великолепного; а жуткого вида стяг отдаленно напоминал знамя Шэннанзинского полка, гордо реявшего на всех парадах на площади перед королевским дворцом. Словом, королеве хватило сообразительности понять, что случилась война, Нилона не сопротивлялась, ворота возмутительным образом пропали, муж корчит из себя героя, а судя по количеству монстров, злополучный кассарийский кузен тут как тут и снова настраивает его против родной семьи. Их брак и так трещит по швам, а тут еще и собственный братец подложил свинью — явно переметнулся на сторону врага, и теперь Юлейн будет вспоминать ей это до конца жизни.
При таком раскладе можно навсегда забыть о волшебной скульптуре «Мальчик с писающей собачкой». И королева вышла из себя и выскочила из кареты. Подобрав юбки, она побежала вверх по холму, теряя шелковые туфли, переваливаясь с боку на бок и пыхтя, как объевшийся бомогог. Ее никто не посмел остановить. — Ах ты, тыква кучерявая! — кричала Кукамуна, и Люфгорн невольно попятился. Он вернулся во времена своего детства, когда младшая сестренка, толстенькая пигалица, гоняла его по родительскому замку, не давая ни минуты покоя, визгливо браня за каждую невинную шалость и колотя чем попало — то книжкой, то расческой, то куклой; а один раз — он запомнился ему как-то особенно ясно — стоптанной пыльной туфлей, еще детской, но уже тогда внушительных размеров, со стесанным внутрь каблучком. — Пупазифа безмозглая! — продолжала королева, наступая на старшего брата. — Ничего не можешь толково сделать, даже заговор! Ну, щас ты у меня будешь бедный! В этом Люфгорн нисколько не сомневался. Думал он вот о чем: где был его разум, в каких горних высях застрял, когда он принял решение посягнуть на трон Тиронги? Как мог вообразить, что управится с маменькой и сестричкой? На какую тюрьму понадеялся, о каких свирепых убийцах мечтал?
Наивный, он думал, что может быть счастлив Из игры «Neverhood»
— Я тебе покажу — связываться с кем попало! — взвизгнула королева. — Нашел неудачников и рад стараться! Ну что ты на меня смотришь, как вавилобстер на выданье? Ты — недотепа! Ты, недотепа, весь в папеньку, и я тут ни при чем! Килгаллен с неприязнью посмотрел на союзника. Он бы предпочел, чтобы владетельный князь хотя бы рот открыл, чтобы сказать пару слов в свою защиту; заодно и напомнил бы венценосной скандалистке, что называть неудачниками королей сопредельных государств, пускай даже сейчас они находятся в незавидном положении — политика недальновидная. Но Люфгорн, ударившийся в воспоминания о жесткой фаянсовой голове любимой кукамуниной куклы и том жутком треске, который она издавала, соприкасаясь с его макушкой, насупившись, молчал. Килгаллен обиделся. — Думаешь, этот кривоногий карлик тебе поможет, если что? — запальчиво спросила королева Тиронги, указывая толстеньким пальцем на короля Лягубля. Тукумос обиделся. Что и говорить — у Кукамуны был особенный дар слова. Она умела заводить друзей. Пока королева, как могла, развлекала благородное общество, на холм подтянулись другие заинтересованные лица. С исчезновением лорда Саразина и явными метаморфозами Зелга Кассарийского, битва прекратилась за полной ненадобностью. Даже самым ярым сторонникам сражения до победного конца стало ясно, что этот конец наступил, и война окончена с разгромным счетом в пользу Тиронги. Оставалось только обсудить детали, и воины обеих враждующих сторон присели передохнуть впервые за весь этот хлопотный день, предоставив разбираться с формальностями своим повелителям. |
