Библия, скрипка и аист — это были его три друга. Птица, прихрамывая, без страха заходила через дверь в комнату, порой, улетала в рощицу по ту сторону луга, но всегда возвращалась.

— Ах, если бы ты перезимовал у меня, — вздыхал Кристиан, — если бы не улетал в теплые края со своими собратьями! Нет, лети! Раз уж ты умеешь летать… Я тоже когда-то мечтал о далеких краях, но остался здесь, и мне уж не суждено вырваться… Лети, может быть, ты увидишь Наоми! Может быть, ты пролетишь над могилой моего отца…

С этими словами Кристиан взял красную ленточку, написал на ней «Привет из Дании», привязал ленточку к ноге аиста и сказал:

— Лети себе с остальными, но обязательно возвращайся весной!.. Уже тринадцать лет я не видел Наоми! В моей памяти она осталась молодой и красивой, с гордым взглядом. Ах, если бы я был так же хорош собой, как тот наездник!

И мысли его умчались далеко-далеко…

Часто дети, будь то мальчики или девочки, в свои самые ранние годы кажутся нам прямо-таки безобразными, но вот проходит несколько лет, черты и формы развиваются, и мы видим красоту там, где прежде ее не замечали, и не можем не любить за нее этих детей. Так и после смерти, в потустороннем мире тот, чью внешность мы здесь находили отталкивающей, меняется, его чересчур резкие черты смягчаются, обретая красоту, и он завоевывает наше сердце, заставляя нас любить его. Ведь человеческая внешность — это всего лишь личина; стоит лишь упасть лохмотьям, и оборванный нищий станет красив, как аристократ. Вот о чем думал, о чем втайне мечтал Кристиан…

Наступил сентябрь — время роскошного расцвета датской природы; однажды Кристиану приснилась Наоми, причем в таких удивительных обстоятельствах… Все это как живое стояло у него перед глазами, когда он внезапно проснулся среди ночи; но утром он уже ничего не помнил, кроме того, что она положила голову ему на грудь и сказала: «Я умираю, похорони меня в своем садике».

Сон привел его в душевное смятение; он прочитал псалом и стал искать слово утешения в Библии.

Выйдя днем прогуляться, Кристиан услышал где-то впереди звуки трубы, веселые призывы и крики крестьянских ребятишек. У одной изгороди стояли, глядя на дорогу, несколько старух.

— В чем там дело? — спросил он.

— Комедианты едут, хотят дать представление на постоялом дворе.

Тут и Кристиан увидел человека в костюме паяца, но бедном и грязном; он ехал верхом на чахлой лошаденке, а впереди него сидела девочка с красивыми темными глазами и тамбурином в руках. Паяц громким голосом зазывал зрителей: дескать, в послеобеденное время на постоялом дворе будет показана удивительная комедия с участием марионеток, а кроме того, в высшей степени диковинные фокусы. Лицо у паяца было раскрашено белой краской, и он корчил причудливые гримасы. Девочка выглядела болезненной; всякий раз, когда отец дудел в трубу, она била в тамбурин.

Кристиан вспомнил свой сон, вспомнил Наоми — быть может, это ее муж, ее ребенок?

Он пошел на постоялый двор и сразу увидел крытый фургон комедиантов; сверху была выложена для просушки старая перина. Внутри во всю длину стояла убогая сцена с занавесом, куклы в оборванных и грязных нарядах висели и лежали как попало. Толстая простоволосая брюнетка с проседью в черных волосах держала на руках младенца; неопрятная одежда была расстегнута — она кормила его грудью. Другая женщина, помоложе, пришивала бумажную звезду к платью большой куклы. Кристиан заговорил с ними; голос его дрожал, пока он» не убедился, что Наоми среди них не было.

Такое бывало с ним часто — он разочаровывался и все же был рад.