— Вы, случаем, не женаты?

— Нет.

— Ух ты!

Грейс в шестой раз повторила, когда и чем Макса покормить и чем он должен заниматься. Кора делала вид, что слушает. Грейс дала ей двадцать долларов на пиццу: этот блин с сыром Макс с недавних пор предпочитал всему остальному. Эмму примерно через час привезет мать ее одноклассницы.

Грейс и Веспа направились к лимузину. Водитель уже придерживал открытую дверь.

— Это Крам, — сказал Веспа, кивнув в сторону шофера. Крам пожал Грейс руку — и она едва подавила крик.

— Я очень польщен, — сказал Крам. Его улыбка заставляла вспомнить документальные фильмы канала «Дискавери» о морских хищниках. Грейс юркнула в лимузин, куда после нее вальяжно уселся Карл Веспа.

На столике стояли бокалы уотерфордского хрусталя и графин, наполовину наполненный какой-то карамельно-гламурного вида жидкостью. Был там и упомянутый телевизор. Над сиденьем нашелся DVD-плейер, CD-плейер с множеством кнопок, способных смутить опытного пилота. Все вместе — хрусталь, напитки, климат-контроль, хитрая электроника — давило роскошью, но ведь этого подсознательно и ждешь от сияющего лимузина?

— Куда едем? — спросила Грейс.

— Долго объяснять. — Они с Веспой сидели рядом, лицом по направлению движения. — Лучше давай я тебе покажу.

Карл Веспа первым из родителей, навсегда потерявших своих детей в Бостонской давке, появился у ее больничной койки. Когда Грейс вышла из комы, первое, что она увидела, было лицо Карла Веспы. Она не знала, кто это, где она, какой сегодня день — из памяти стерлась целая неделя. А Карл Веспа просиживал в ее палате сутками, засыпая в кресле рядом с ее кроватью. В палате всегда стояли букеты свежих цветов. Он обеспечил красивую обстановку, негромкую успокаивающую музыку, хорошие обезболивающие, частную сиделку. Как только Грейс смогла самостоятельно есть, благодаря Карлу Веспе ее стали кормить нормальной, а не больничной едой.

Он ни разу не спросил, что произошло, да Грейс и не могла бы дать вразумительный отчет. Следующие месяцы они говорили часами. Веспа рассказывал ей разные истории, в основном о своих неудачах на отцовском поприще. Благодаря обширным связям он попал в ее палату в первую же ночь. Он заплатил охране — что характерно, охрану больницы контролировала одна из городских преступных группировок — и сутками сидел у изголовья девушки.

Позже его примеру последовали родители других погибших. Странно, но их тянуло к Грейс, словно в ее обществе они находили утешение. Их дети погибли рядом с ней, и, быть может, малая часть души навсегда потерянного сына или дочери каким-то образом переселилась в ту, что выжила. Все это отдавало мистикой, но Грейс временами казалось, что она понимает.

Убитые горем родители рассказывали ей о своих погибших детях, и Грейс слушала, сознавая, что должна, обязана делать хотя бы это. Ситуация казалось ненормальной, но что-либо изменить не представлялось возможным. У Грейс не было ни отца, ни матери, а в больнице она купалась в нежности и внимании, от которых давно отвыкла. Этим людям не хватало ребенка, ей — родителей, такая вот получилась перекрестная проекция. Точнее определить происходящее Грейс не могла.

Выехав на Гарден-стейт, лимузин взял курс на юг. Крам включил радио. Из динамиков полилась классическая музыка — концерт для скрипки с оркестром.

— Ты помнишь, что скоро годовщина? — сказал Веспа.

— Да, — отозвалась Грейс. Она помнила, хотя изо всех сил старалась забыть. Пятнадцать лет. Прошло пятнадцать лет с той страшной ночи в «Бостон-Гарден». В газетах уже появлялись публикации в память о трагедии: «Где-то они теперь?» Родители жертв и выжившие в давке отнеслись к печальному юбилею по-разному.