|
Она тщательно и прилежно готовила уроки, однако не кичилась этим, никогда сама отвечать не напрашивалась, но, если вызовут, всегда отвечала верно. После конца занятий она не мешкала во дворе, а, прижав типично девчоночьим жестом к груди стопку книжек, сразу шла в ворота, потом к перекрестку, переходила, поглядев, предварительно влево и вправо, 173-ю улицу и направлялась по Истберн-авеню мимо моего дома к перекрестку с авеню Маунт-Иден, там переходила «Овал», поворачивала налево и шла вдоль стены парка «Клермонт» к своему дому, окна которого выходили на верхнюю часть парка около авеню Монро. Хотя из-за экстравагантности вкуса ее матери у Мег подглядеть трусики было легче, чем у других девчонок, страдать от этого ей не приходилось. Никто не докучал ей, а уж я меньше всех. Возможно, из-за своего роста она представлялась нам ребенком. Однако эта же самая причина, то есть ее рост, давала мне возможность видеть в ней олицетворение уже сброшенного мною с себя детства, от которого я всеми силами старался отдалиться. Я чувствовал к ней благодарность. И радовался, что никто не пристает к ней, потому что иначе пришлось бы выдать себя, встав на ее защиту. Тогда стали бы говорить, что я влюблен в нее, а это было бы уже и вовсе скверно. У нее была полная, будто припухшая верхняя губка, которую я находил привлекательной. Смелости на то, чтобы пройтись с ней рядом, у меня не хватало, хотя нам было по дороге вплоть до моего крыльца, и все же ее спокойствие, ее затаенная уверенность в себе обдавали и меня — в те краткие мгновенья, когда я смотрел на нее или думал о ней, — подобной же внутренней тишиной, и у меня возникало чувство, будто я смотрю сквозь безмолвный тоннель в свою спокойную и умудренную зрелость.
То, что я ходил теперь в школу, определенно раздвинуло рамки и моей светской жизни, поскольку мне стали разрешать по субботам на ленч домой не ходить, а, перекусив где-нибудь в городе, остаток дня проводить в кино за компанию с кем-нибудь из школьных приятелей. Средства на эти походы я брал из тех двадцати пяти центов, что выдавались мне еженедельно. Две запеченные сосиски с горчицей и кислой капустой и бутылочка пепси-колы в магазине полуфабрикатов на 174-й улице стоили пятнадцать центов; оставшегося дайма как раз хватало на билет в кинотеатрик «Ландо», который находился на авеню Маунт-Иден сразу за Магистралью. В «Ландо» показывали мультик, киножурнал, потом что-нибудь про путешествия или про животных, типа фильмов про обезьян дрессировщика Лью Леера, где они ездят на велосипедах или сидят, одетые в ползуны, на высоких стульчиках, а их через соску кормят детской кашицей, потом показывали один-два выпуска многосерийника, такого, к примеру, как «Удача Тима Тайлера» или «Бак Джонс и призрак всадника», а потом — наконец-то! — сдвоенный фильм, основной и дополнительный, причем основным обычно бывал боевик про гангстеров и сыщиков, а дополнительным комедия с Лорелом и Харди или очередная история похождений сыщика-китайца Чарли Чана. Когда к вечеру я выходил из кино, в глазах двоилось. Меня потрясало, что до сих пор еще светло, да и вообще, что человечество живет не в вековечной тьме, освещаемой лишь вспышками выстрелов или пламенем взрывающихся автомобилей, а занимается повседневными делами, причем самым, можно сказать, преспокойным образом. От разочарования, а может, от внезапности выхода из темноты на свет или от продолжающих гудеть в черепной коробке отзвуков оглушительной какофонии радостных воплей, которыми то и дело взрывался полный ребятишек зал, я неизменно приходил домой с головной болью, однако жаловаться матери не смел: попробуй потом отпросись тогда в следующую субботу! Однообразие привычных моих развлечений нарушалось иногда поездками в центр, но это только если с нами соглашался ехать кто-нибудь из матерей, старших братьев или сестер. Тех мест, куда учителя устраивали нам в часы занятий автобусные экскурсии, мы избегали: ну что там интересного — какой-нибудь Музей естествознания или Фронсесова таверна, где Вашингтон прощался с войсками. |
