И через одиннадцать лет: «Для меня лично вопрос о происхождении видов решен, но, боже ты мой, как мало это значит!»

Поспешить - значит только насмешить людей по печальному примеру Ламарка. Дарвин прекрасно понимает: если он выскажет свои идеи, не подкрепив их ясными, неопровержимыми доказательствами, противники просто объявят его очередным глуповатым последователем всеми осужденного Ламарка и осмеют. И никто не заметит, что на самом деле он спорит с Ламарком, дает совершенно иное объяснение старым загадкам.

Этого больше всего опасается Дарвин. Вот почему он так долго молчит, хотя новых идей так жаждет наука. Без них она не может развиваться дальше.

Он уже прекрасно понимал, что его идеи далеко выходят за пределы чистой биологии. Они имеют гораздо более важное - философское, мировоззренческое - значение, и свое отношение к ним придется определять каждому человеку на Земле - принимать их или не соглашаться с ними. И Дарвин уже предчувствовал, какую это вызовет поистине всемирную бурю.

«Основы геологии» Ляйелля пользовались успехом, их раскупали охотней романов. Но его еретические идеи особого шума не вызвали. Все без особых переживаний приняли, что лик Земли постепенно меняется. Работа солнца, дождя, ветра - все это было понятно и очевидно каждому. И пока еще речь ведь шла о камнях. А Дарвин готовил подкоп под святая святых привычного мировоззрения. Он собирался просто-напросто навсегда изгнать из природы бога!

Но в этом он пока еще сам себе до конца не отдает отчета. И никто на свете не подозревает, какой он готовит всемирный взрыв. Пока Дарвин известен лишь небольшому кругу ученых как молодой талантливый натуралист, в основном геолог, очень способный и трудолюбивый. Его слава еще впереди.

Чтобы все до конца понять самому и убедить в своей правоте мир, нужно было прежде всего избежать ошибки, совершенной дедом: подобрать множество строгих, неопровержимых фактов. На это уходят годы. («Когда я, просматриваю список всякого рода книг, включая сюда целые серии журналов и трудов, которые я прочитал и из которых сделал извлечения, я сам поражаюсь своему трудолюбию».)

Он привлекает к этой работе и всех своих ученых друзей. Гукер шлет ему пространные сведения о растительности Новой Зеландии, американский ботаник Аза Грей - об альпийских растениях, которые обнаружил у себя на родине. Старого приятеля Фокса Дарвин заставляет наблюдать за полосатостью, порой вдруг возникающей в окраске лошадей. Новый его друг Гексли, пока еще твердо уверенный, как мы знаем, в неизменности видов, выписывает ему свежайшие сведения по эмбриологии рыб.

Деревенские ребятишки ищут для него в лесу выпавших из гнезда птенцов и ловят ящериц. Дарвин переписывается с огородниками и владельцами скаковых конюшен. Он заводит широкие знакомства со всеми окрестными голубеводами, дотошно расспрашивает, часами слушает их разговоры в кабачках и тавернах (а мы знаем, чего это ему стоило при его здоровье!). Он шлет письма знатокам: «Я хотел бы знать, в каком возрасте гнездовые голуби имеют так хорошо выраженные хвостовые перья, что их можно пересчитать... Я должен или сам выводить голубей (что для меня вовсе не удовольствие, а ужасное мучение), или покупать молодых; но преяеде чем самому идти к продавцу, мне действительно нужно узнать что-нибудь об их развитии, чтобы не обнаружить большого невежества и не оказаться обманутым». И покупает голубей, страдая от проделок жуликоватых продавцов, разводит у себя в Дауне, гоняет их, как мальчишка, пугая домашних лихим заливистым свистом, так не подходящим к его почтенной наружности.

И становится таким знатоком секретов голубеводства, что к его мнению почтительно прислушиваются не только зоологи всего мира, но и старики - любители в трактирах.