– А сколько окон выходит в сад? – поинтересовалась я.

– Три, – ответил Марино. – Из кухни, из душевой и из этой ванной.

– И все они подъемные, с замком вверху?

– Именно.

– Значит, если посветить фонариком снаружи, можно увидеть, заперто окно или нет?

– Может, и можно, – Марино в очередной раз смерил меня неприязненным взглядом, – но придется на что-нибудь влезть. С земли ничего не видать.

– Вы говорили, там есть скамейка.

– Вся фишка в том, что на газоне настоящее болото. Если бы преступник тащил скамейку к окну, на земле остались бы следы. И на скамейке остались бы, когда бы он на нее взгромоздился. Мои люди проверяли – под другими окнами вмятин нет. Непохоже, чтобы убийца вообще к ним подходил. Все указывает на то, что он пошел прямехонько к окну ванной.

– А если окно было открыто настежь?

– Тогда эта леди уж наверняка бы заметила непорядок.

Может, заметила бы. А может, и нет. Теперь легко рассуждать. Люди, как правило, не обращают внимания на такие мелочи, особенно если почти не заходят в комнату.

На столике напротив окна спальни валялись в беспорядке несколько медицинских журналов, учебное пособие по хирургии и медицинский словарь: убитая женщина была, как и я, врачом. Также там имелись две дискеты, помеченные карандашом как "I" и "II". Миссис Петерсен, наверное, работала с ними в колледже – в доме я не заметила компьютера.

На плетеном стуле обнаружилась одежда – аккуратно сложенные белые штаны, блузка в красно-белую полоску и лифчик. Миссис Петерсен явно проходила в этом весь день. Наверное, вечером у нее просто не было сил убрать одежду в шкаф – я тоже оставляла вещи на стуле, когда сильно уставала.

И просторный гардероб, и ванная были в полном порядке. Ясно, что преступника интересовала только женщина.

Парень из отдела идентификации обследовал комод, Марино с умным видом наблюдал.

– Что еще известно о ее муже? – спросила я.

– Он учится в аспирантуре в Шарлоттсвилле, там и живет, домой приезжает в пятницу вечером, уезжает в воскресенье вечером.

– И что он изучает?

– Литературу. – Марино умел смотреть сквозь человека и сейчас совершенствовал свое искусство на мне. – Получит докторскую степень.

– В чем?

– Да в литературе же!

– В каком разделе литературы?

Марино наконец соизволил меня заметить.

– В американской литературе, – произнес он, теряя терпение. – Так по крайней мере этот тип говорит. Но, по-моему, его особенно интересуют пьесы. Вроде как он даже занят в спектакле – поминал какого-то Шекспира, а пьеса называется "Гамлет" или что-то в этом роде. Парень вообще-то довольно много играл, даже снимался в фильмах и в рекламе.

Отдел идентификации наконец закончил работу.

Марино, указывая на дискеты, провозгласил:

– Хорошо бы посмотреть, что на этих штуках. Вдруг это Петерсен пьеску пишет?

– Можно открыть их у меня в офисе. У нас есть компьютеры, совместимые с "Ай-би-эм".

– Компью-у-у-теры, – протянул Марино. – Совместимые с "Ай-би-эм", очуметь. Такая роскошь не про нас. Мы все больше глаза портим, таращась в списанные компы – кто ж нам новые даст, когда мы так и норовим кофе на клавиатуру пролить?

В это время вездесущий работник отдела идентификации влез в нижний ящик комода и извлек из-под стопки свитеров длинный походный нож – классную игрушку с компасом на черной рукояти и маленьким точильным камнем в кармашке на ножнах.