Флёр понадобилось шесть недель, чтобы, наконец, завлечь Бертрама в свои сети, еще шесть недель, чтобы он сделал предложение, и почти двенадцать лет она потратила, избавляясь от мужа и добиваясь права вернуть своего ребенка.

Вряд ли найдется кто-либо, столь непохожий на нее по темпераменту и с таким неподатливым нравом, как Бертрам.

Его воспитали в строгости. Семья жила в Западной Англии обычной для сельских мест спокойной жизнью. Их мало что интересовало, кроме своего поместья, которое находилось в упадке из-за постоянного отсутствия средств.

Мать Бертрама происходила из религиозного основанного пуританами рода. Все ее родные смотрели на жизнь мрачно, свято блюли в ущерб себе законы церковной морали, надеясь подобным образом заслужить в мире ином вечное блаженство.

Бертрам окончил частную школу, и его заинтересовало инженерное дело, а влиятельные родственники помогли устроиться на работу, связанную с поездкой в Америку.

Там он встретил Флёр, которая сразу же вызвала его неодобрение, ибо была воплощением того, что в семье Бертрама глубоко порицалось. Но чары юной прелестницы возобладали над пуританскими взглядами молодого англичанина и лишили его природной стойкости. Он влюбился без памяти, — а Флёр только этого и нужно было, — и одумался лишь после свадьбы. Как близкие примут молодую жену? До конца дней своих Бертрам горько себя корил за этот шаг. Он был убежден, что женитьба его стала ударом для матери и свела ее в могилу. Вся семья Бертрама пришла в ужас от его супруги, однако, тот шок, который молодая жена испытала от встречи с новыми родственниками, многократно превзошел их ужас и разочарование.

При первом взгляде на холодный, неуютный особняк в георгианском стиле, без удобств, без центрального отопления, она решила немедленно возвратиться домой. Когда она сообщила об этом мужу, тот поглядел на нее в крайнем изумлении. — Но твой дом отныне здесь! Она засмеялась невеселым смехом, который у Бертрама вызвал гнев — ему казалось, что насмехаются над всем, что для него свято… А Флёр, посмеиваясь, вдруг обхватила голову руками и проговорила:

— Меня тошнит, мне худо…

Однако, даже то, что у нее будет ребенок не примирило ее с суровой обстановкой английской помещичьей усадьбы. Она укатила в Лондон, сняла дом и окружила себя забавными людьми, в основном американцами.

Роберт появился на свет не в доме своих предков, а в роскошных апартаментах, где его собственный отец чувствовал себя чужим, где все ему было враждебно.

Флёр не скоро оправилась после родов. Ей понадобился почти год, чтобы набраться сил для долгой дороги. И сразу она поспешила назад через Атлантику, как голубь, стремящийся в родную голубятню. Флёр хотела взять Роберта с собой, но и Бертрам, и его родители решительно этому воспротивились.

Она приехала на следующий год и формально, чтобы не оставалось никаких сомнений, объявила Бертраму, что им следует развестись. Бертрама это ужаснуло и потрясло.

В его семье никогда не было разводов, и он такого не допустит. Флёр убеждала, умоляла, плакала, но тщетно. Она снова уехала домой, потом вернулась, и начались те же сцены.

Когда была объявлена война Германии, Флёр находилась в Америке и четыре года не могла увидеться с сыном. Бертрам воевал во Франции, оттуда его перевели в Индию. Там он завязал связи с промышленной фирмой, которой требовался управляющий филиалом в Австралии. Сразу же после демобилизации он занял этот пост.

Флёр слала из Америки письма, требуя свободы и своего ребенка. Бертрам, закаленный на войне, стал еще тверже и непоколебимее. Он разъяснил ей через своих адвокатов, что она не получит ни того, ни другого. И передал письмо, где писал, что по его убеждениям «тех, кого соединил Господь, не разлучит никто на свете». Назидательно-ханжеский тон послания возмутил Флёр до крайности — такого она стерпеть не могла, и с той минуты решила начать войну с Бертрамом всеми доступными средствами.