Он ничего не забывает.

Морис иногда проверяет его и, заглядывая в свои записи, спрашивает:

— Скажите-ка, Ганс, какой опыт мы с вами проводили пятнадцатого июня шестьдесят третьего года?

— Пятнадцатого июня? — переспрашивает Ганс и на миг задумывается, морща высокий лоб. — Подождите… вы были в сером костюме… Я сидел против вас у окна. А, мы запоминали таблицу цифр.

— Вы можете ее вспомнить?

— С удовольствием… — И Ганс начинает без запинки сыпать четырехзначными числами.

Морис едва успевает их проверять по своим записям, ошеломленно качает головой и восхищается:

— Ни одной ошибки!

Конечно, при такой необыкновенной памяти любой человек кажется Гансу притворяющимся, если он что-то забыл. Он просто не может себе представить, как это возможно — забывать…

— Ну, а ты что думаешь о нашем госте? — спросил Морис у меня.

— История очень трогательная. Ты должен ему помочь. Это возможно?

Постукивая пальцами по столу, муж задумчиво ответил:

— Слишком мало мы еще знаем о загадочных процессах человеческой памяти. Последние исследования, кажется, внушают уверенность, что мы запоминаем практически все когда-либо привлекавшее наше внимание, только не умеем вспоминать по желанию. Похоже, вся информация, поступающая в наш организм, оставляет где-то в нервных клетках вечный, нестираемый след. Но где? И как добраться до этих записей?

— Для меня нет ничего проще, — горделиво сказал Ганс.

— К сожалению, только для вас. И если бы вы могли поделиться этой чудесной способностью с другими, научить нас все запоминать и в любой момент вспоминать по желанию… Но ведь вы даже не можете рассказать, как это вам удается.

— Да, — смущенно согласился Всепомнящий Ганс. — Я просто вспоминаю, и все. Никаких секретов.

— Очень просто, — насмешливо подхватил Морис. — А как подобрать ключи к памяти Томаса?

— Он действительно сирота? — спросила я.

— Да. Был в сорок пятом году приведен неведомо кем в одно селение возле Сен-Мориса. Крестьяне передали его в ближайший монастырь святого Фомы. Там его воспитывали до пятнадцати лет, потом пристроили куда-то батраком.

— Он и сейчас, похоже, живет неважно, бедняга. Мне его жалко, — сказала я.

— Работает слесарем на бензозаправочной станции. Зарабатывает, конечно, гроши. Женился неудачно, через полтора года жена его бросила. Кажется, попивает, хотя и не признается. Вообще неудачник. А мимо проносится в «кадиллаках» сладкая жизнь, едут богатые дамы и господа. Вот ему и стало казаться, что, может, родители его тоже богатые люди. Хорошо бы их отыскать, получить богатое наследство…

— Откуда ты знаешь? — удивилась я. — Он об этом ничего не говорил. Или ты уже беседовал с ним раньше?

— Нет, мне рассказывал кое-что профессор Рейнгарт. Томас обращался к нему, он и попросил меня заняться этим делом. Старик Рейнгарт опасается, как бы эти навязчивые мысли о наследстве и богатых родичах не переросли в психоз, тогда копаться в памяти Томаса Игнотуса станет поздно. Не разберешься, где правда, а где мечты.

— Ты думаешь, он все выдумал, а на самом деле родился где-то в Швейцарии? — спросила я.

— Конечно, выдумал, — решительно вмешался Ганс. — Женщины на углях. Просто притворяется, будто все забыл.

— Посмотрим.

— Ты хочешь его усыплять?

— Пока нет. Внушаемость у него хорошая: вероятно, легко будет добиться самой глубокой, сомнамбулической стадии.