Он флегматично ждал, смотря поверх моей головы. Парни с любопытством разглядывали меня. Один даже пощупал мой черный свитер.

Северное сияние разгорелось с новой силой. Теперь с неба спустился малиновый бархат. До чего же Гусь и его компания не вписывались в этот пейзаж!..

«Зачем они здесь? — подумал я с отчаянием.— Как могло случиться, что они пришли сюда, где было так чисто и радостно».

— Я жду,— со спокойной угрозой напомнил Гусь.

— Вы знаете, что я не буду этого делать,— сказал я тихо.

— Будешь! — уверенно возразил Гусь.— Еще как будешь, милок! Даю тебе минуту, чтобы сообразить: от тебя останется вонючий фарш, если будешь тянуть.

Он поднял руку с часами и стал следить за секундной стрелкой. Я взглянул на парней. Они тоже слушали меня в клубе... Неужели они дадут ему убить меня? Кто они? Только один Гусь был мне ясен до конца.

Одеты они были разно — кто щегольски, кто в засаленной телогрейке. Выпущенные чубы, брюки с напуском, тупой взгляд, наглая ухмылка. Типичное хулиганье, везде одинаковое,— на московской окраине или окраине государства. Для них Гусь — вожак, жалкий, нелепый, страшный паяц. Они его обожают, потому что он властен и жесток.

Все же я сделал попытку воззвать к ним:

— Ребята, ведь я не сделал вам ничего плохого! Не слушайте Гуся. Дайте мне пройти!

Я обвел их глазами, поочередно каждого. Кто отводил глаза, кто, неловко переминаясь, смотрел на меня либо на Гуся. Все молчали.

— Минута истекла,— сказал Гусь, опуская руку с часами.—Кукарекай, я жду!

Мне показалось, что Цыгану стыдно.

— Миша Мору, — сказал я, вспомнив его имя.— Миша!

Сокрушительный удар под ложечку — и я перегнулся пополам, задохнувшись.

— Будешь кукарекать, падло? — злобно спросил Гусь. Я отступил, освобождаясь от лыж, они мне мешали.

Как жаль, что я не умел драться. Но разве я мог знать, что мне это понадобится? Следующий удар был в ухо. В отчаянии я бросился на Гуся. Он не ожидал, и я ударил его кулаком в подбородок. Он лязгнул зубами, парни заржали. Гусь двинул меня в плечо — и правая рука повисла. Я закричал от боли. Драться он умел. В школе, которую он прошел, умели драться,

— Кукарекай, сволочь! — зарычал он, оскалив зубы.

— Ребята! Миша!

Они не били меня. Они только стояли вокруг и не давали мне убежать. Когда я, изловчившись, ударил Гуся ногой в живот и метнулся в заросли шиповника, Топорик подставил мне ногу, и я упал. Гусь наклонился и поднял меня за шиворот, как кутенка.

— Что, я убить тебя должен? Кукарекай!

Я рванулся и опять хотел убежать — Топорик со смехом расставил руки, оттесняя меня к моему мучителю.

— Ребята! Пятеро на одного, да?

— А ты покукарекай и пойдешь домой,— не глядя на меня, посоветовал Мору.

— Мы же ему кукарекали! — обиженно закричал Сурок.

— Зачем? Зачем вы унижались перед ним? Вы же люди!

Гусь потерял от бешенства человеческий облик:

— Ты будешь... кукарекать?!

Я опять попытался бежать, на этот раз мне подставил ногу Сурок. И тут же, словно устыдившись чего-то, отошел в сторону. Я споткнулся, но удержался на ногах.

Гусь сбил меня с ног, и я опять упал — вниз лицом.

Тогда началось настоящее избиение. Удары следовали один за другим. Я уже не смог больше подняться. Помню, я кричал: «Фашист! Ребята, почему вы слушаете этого фашиста? Почему? Почему? Почему?»

Этот подлый выродок бил сапогом все время в одно место. Не выдержав, бросился было на меня Топорик, но почему-то быстро отошел.