— Иди к черту! — взорвалась Сьюзан. — Я тут пытаюсь разговаривать с ним как... ну, словом...

— Как с равным? — подсказал Болан.

— Ты самый невозможный человек!

— Нет, я просто человек, — спокойно возразил Болан. — Но я убежден: то, что я делаю, — делать необходимо. Не ради меня — ради тебя, ради миллионов подобных тебе. Конечно, согласен с тобой. Единственная надежда для людей — мир, любовь и доброта. Но попытайся перенести это на тех, с кем мы только что столкнулись. Они стреляют не кукурузными зернами. И те два садиста прошлой ночью уж никак не пытались крестить тебя. После уроков, которые ты получила, нормальный человек отказался бы от мысли, что наш мир — добрый мир. А что касается меня, то это не вендетта. Я редко чувствую тягу к убийству. Но я могу убивать и убиваю. Я не ищу оправданий этому — и менее всего перед тобой. Однако учти: я не выпячиваю грудь колесом после каждого успешного убийства. Я не горжусь убийствами. Просто я знаю: если не убить того-то и того-то, сотни, а может, и тысячи порядочных людей потеряют надежду обрести добрый мир, где правит любовь. Ты хочешь стать моим союзником? Тогда ты должна знать, в чем суть моей миссии. Имя ей — искоренение. Да-да, победивший в игре — убивает. И только так. Следом за стадом бегут волки, мисс Лэндри. И я намерен уничтожать каждого, которого встречу.

— Каждого, — эхом повторила она.

Болан вздохнул.

— Надеюсь, теперь ты поняла?

— Ты пощадил капитана Логана.

— Он овца, а не волк.

— Но он такой же, как и остальные. Он позволил себе продаться. Он офицер полиции, пляшущий под их дудку.

— Он жертва самой старой игры, — печально отозвался Болан. — Заложник любви и ничего другого. Его кандалы — это сострадание... к одной отважной женщине, которая вот уже половину своей супружеской жизни неизлечимо больна. Твои друзья из клуба нашли его единственное слабое место и набросились на него, точно бригада хирургов — очень опытная бригада. Теперь он танцует под их дудку, все так, но будь уверена — это ему не нравится. Увы, скальпель хирурга нацелен в сердце этой отважной женщины. И никто, кроме Бена Логана, не в силах сдержать руку, занесшую скальпель. Могу ли я назвать его преступником? То же самое относится и к тебе. Ты попалась в ловко расставленные сети и сама того не заметила.

На пару минут в кабине воцарилась тишина. Болан въехал в торговый центр, остановил машину и, откинувшись назад, чтобы открыть девушке дверь, на прощание сказал:

— Удачи тебе, Сьюзан. Совет, который я дал тебе прошлой ночью, теперь не годится. Сейчас тебе лучше всего обратиться в полицию и попросить защиты. Не стоит с этим тянуть.

Девушка рванула дверь на себя и не позволила ее открыть. Глядя в окно, она глухо произнесла:

— Я не выйду из машины.

— Ну ты даешь! — сокрушенно покачал головой Болан.

— Пожалуйста, позволь мне остаться. Обещаю: больше я не буду хамить или читать лекции. Ну, пожалуйста, Мак!

Болан побарабанил пальцами по приборному щитку, потом закурил и принялся резкими затяжками наполнять кабину синими клубами дыма. Наконец он сказал:

— Это место — не лучшее для тебя, Сьюзан! Они следуют за мной по пятам. Мало того, что рядом со мной опасно находиться, ты учти и другое: твое соседство сейчас опасно и для меня. Ты — постоянный источник непредсказуемых забот. Ты...

Она подняла свои огромные лучистые глаза на сурового, могучего человека, сидящего перед ней, и тихо-тихо, но с нажимом произнесла:

— Я ведь тоже одна из овец. Вспомни-ка свои слова. Ты мне нужен, Мак.

— Это звучит как капитуляция, — мрачно заметил Болан.

— Так оно и есть. Пожалуйста, прими ее.