— Пускай, — снова начал после молчания лесной обитатель, — пускай за дерзкое проникновение сюда заплачу я смертью; в вашей власти сделать ее сладостной и достойной зависти. Случается, что красота чувствует сострадание к любви. Когда бы мои губы могли только коснуться этой руки, что делает мне знак удалиться! Быть может, эта милость изменила бы мой внешний вид и позволила бы найти свой настоящий облик…

И г-н де Брео, так как это был он, освободившись от костюма и рогатого парика, придававших ему странный вид, поднялся на ноги и подошел к г-же де Блион. Видя, что та при его приближении ступила назад, как будто на этот раз она на самом деле собиралась бежать, он печально улыбнулся и с грустью произнес:

— Сударыня, не бойтесь. Неужели вы думаете, что я поступлю с вами хуже, чем лесной полузверь, шкуру которого я только что снял. Нет, нет, сударыня. Если бы я хотел прибегнуть к силе, чтобы добиться от вас того, что заслужить готов я был бы всею жизнью, неужели я не воспользовался бы маскарадным костюмом, который покрыл бы мое насилие? Все это ряженье мне было нужно лишь для того, чтобы сюда проникнуть, упасть к вашим ногам и вам сказать, что есть на свете человек, чьи ум и сердце заняты вашей красотой.

Г-жа де Блион сделала движение остановить его, но г-н де Брео продолжал:

— Я даже не скажу вам, как я зовусь. Мое имя скромно и вам незнакомо. Я вас люблю, сударыня, вот все, что важно знать вам относительно меня. С тех пор как я вас увидел, ваш образ непрестанно стоит передо мною. Им заняты мои мысли. Он сопутствует моим желаниям. Конечно, я мог бы скрыть от вас чувства, меня одушевляющие, и не подвергать их опасности быть отвергнутыми вами. Вместо того чтобы громко вам их высказать, я мог бы питать их втайне и избегнуть горечи встретить безразличие с вашей стороны. Тогда в своем несчастье винил бы я свое молчание и свою робость. От вас мне остался бы только очаровательный образ, сокровище моих воспоминаний, которым я в мечтах свободно могу располагать по своему усмотрению. Ваша красота без запретов не сделалась ли бы послушным наслаждением моих ночей? Нагая, лежа рядом со мною, она повиновалась бы моим капризам, так как ничто не защитит женщину от мечтаний мужчины. Они должны мириться с неизвестными и неизбежными любовниками, которым они не могут отказать в воображаемых ласках. Почему бы мне так не поступить, сударыня? Но должен признаться, что я считаю за некоторого рода низость злоупотреблять даже тенью любимой, а я вас люблю, сударыня, и то, чего от вас желаю, не пустой призрак. Это вы сами, ваше очаровательное тело и прелестное лицо, созданные для любви и наслажденья.

Фонтан журчал тихонько меж неподвижных деревьев, пока г-н де Брео так говорил. Когда он умолк, г-жа де Блион некоторое время пребывала безмолвной, наконец голосом, которому она старалась придать уверенность, начала:

— Любовь, сударь? Кто вам сказал, что я хочу такой любви, о которой вы говорите? Ах, все вы одинаковы, и мужчины даже не предполагают, насколько слова их, самые искренние, — оскорбительны. Как! Разве любовь, что вы предлагаете, не состоит из наслажденья, которое доставит вам первая встречная и которого вы от нас требуете, не справляясь, находим ли мы удовольствие в этих ласках, кончающихся тем, что быстро понижают нас в ваших глазах, потому что если раньше они представлялись вам чем-то особенным и прелестным, то вскоре начинают казаться чем-то таким, в чем все женщины равны между собою, так что вы даже не видите оснований к благодарности, которую вы нам обещали?

Г-жа де Блион продолжала, все более оживляясь:

— Вы оказываете мне честь, испытывая ко мне желание, которое современный язык зовет любовью, и я охотно верю, что это движение ваших чувств искренне и даже что в нем есть некоторая подлинная сила и увлечение; но, говоря по правде, долговечно ли оно? Оно возникло, сударь, от мимолетного впечатления, развившегося в незанятом уме и в одиноком воображении, но неизвестно, останется ли оно после прикосновения наших тел, после поцелуя наших уст.