После долгих поисков Дамба и Михайлов разыскали небольшую полянку, мы загнали туда лошадей и зубами развязали заледеневшие, набухшие узлы на вьюках. Поставив палатки, мы тут же на снегу разделись, бросили совершенно мокрую одежду, забрались в палатки и переоделись в сухое. Возиться с ужином никому не захотелось; все единодушно решили ограничиться горячим чаем.

Несмотря на усталость, холод, слякоть, что, как известно, не располагает к созерцанию красот природы, мы все-таки не смогли не полюбоваться великолепным Зрелищем: притихшая тайга была окутана густой снежной кисеей, которая то слабо колыхалась, то ниспадала ровно, почти не отклоняясь в сторону; лиственницы опустили ветви и застыли не шевелясь. Если бы не сырость, если бы не хлюпавшая под ногами грязь, право же, можно было бы подумать, что дело происходит не 31 августа, а под Новый год.

Снег шел всю ночь, не прекратился он и утром. Земля, кочки, пни, поваленные деревья — все скрылось под ним; снег повис на ветвях лиственниц, согнул в дугу тонкие деревца. Было так тихо, что мы слышали, как шуршат снежинки, скатываясь по тенту, как шипят они, попадая в костер. Изредка снежные комья срывались с деревьев, и мы невольно вздрагивали — так внезапно нарушалась тишина.

Ночью температура опустилась до трех-четырех градусов мороза; все подмерзло, и наст ломался под ногами. Мы развели огромный костер и устроили всеобщую сушку. Но едва взошло солнце, как снег снова стал мокрым, липким; теперь то, что мы сушили, сохло, а то, что было, надето, мокло. Комья снега, повисшие на лиственницах, стали влажными и скользкими; все чаще они срывались с ветвей, и ветви облегченно раскачивались, избавившись от тяжкого преждевременного груза. Тайга медленно, но верно очищалась от снега; только На земле лежало толстое, лишь чуть уплотнившееся покрывало да на пнях подобно шляпкам грибов сидели снежные колпаки.

Сушить одежду — занятие нужное, но не очень увлекательное. Коротая время, мы разговорились о Ботогольском графитовом руднике. На старых картах он именовался либо Мариинским, либо Алиберовским.

— Алиберовский, Алиберовский, — несколько раз повторил я, вслушиваясь в странное звучание этого слова.

— Купец такой, кажется, был, — не очень уверенно сказал Михайлов. — Алибер.

Купец?.. Не могу сказать, чтобы эта справка чем-либо заинтересовала меня. Правда, я подумал, почему именем купца назвали рудник?.. Впрочем, мало ли незаслуженной славы роздано на земле. Вот вам еще один пример. Но справедливость все-таки восторжествовала, и теперь все называют рудник Ботогольским, потому что он расположен на вершине Ботогольского гольца. Лишь на старых, никому не нужных картах сохранилось это странное название — Алиберовский…

Снег кончился. Выглянуло солнце, и с лиственниц полилась звонкая капель.

Михайлов и Дамба оседлали лошадей и поехали в поселок к управляющему рудником. Нам все-таки хотелось осмотреть этот маленький промышленный оазис в центре Саян, рудник, находящийся выше границы леса, на лобастой вершине, выскобленной ветрами.

На следующее утро, выбравшись из лесу и форсировав болото, мы выехали к рудничному поселку Ботогол. Он стоит на берегу одноименной речки, в неширокой пади у подножия огромного гольца. Невелик рудничный поселок — полтора-два десятка по-сибирски, не жалея места, раскинутых бревенчатых домов, выстроившихся в два ряда вдоль улицы, котельная с лесопилкой, кузница, магазин, вот, собственно, и все, что увидели мы. Около ста пятидесяти километров отделяют этот поселок от ближайшего селения. Сто пятьдесят километров бездорожья, узких горных троп, завалов. Лишь зимой устанавливается более или менее сносная дорога по замерзающим рекам, и тогда из села Инга, что стоит у выхода из гор на автостраде, приходят за графитом обозы.

Разработки находятся метров на семьсот выше поселка, и рабочим каждый день приходится подниматься туда, делая по петляющей дороге около четырех километров в одну сторону.