– Нет. В прошлое можно попасть только через будущее. Так утверждает Пелкастер.

– А мне что-то не хочется ни в прошлое, ни в будущее, – подумав, решительно сказал Жеглов. – Мне здесь хорошо. Сейчас пойду, налопаюсь пельменей, виски вечером в баре попью, и на боковую, сны смотреть, а они здесь чудные.

– Вам хорошо, вы – видный мужчина и, наверное, хорошо жизнь жили, правильно…

– Сомневаюсь, что жизнь можно прожить правильно. Не так она устроена, она проживается так, каков ты со всеми потрохами есть, а это далеко не идиллия. Вот, вернетесь вы к обожаемой своей супруге, красавице, небось, и что? Тех же ошибок наделаете, только позже. И тяжелее вам от этого станет, безысходнее.

Ронсар перестал крутить головку часов.

– Вы так считаете? – глаза его смотрели жалобно.

– Уверен. От себя не убежишь, – сказал Жеглов, подумав: «Вот ведь божий человек! Он же верит всему, что скажут.

– Вы так думаете? – повторил Ронсар.

– Не думаю, уверен. Но, правда, можно попросить профессора, и он выжжет вам электричеством кусочек мозга, тот самый, который не дал вам с женой красиво прожить, но ведь после этого вы будете не вы, а помесь сейфа с пингвином. Вам это надо? Нет! Жизнь надо самим собой прожить, вот ведь в чем дело, вот в чем ее соль и задача…

– Но что же мне тогда делать? Я уже привык крутить эти стрелки, крутить и ждать…

– Вы знаете, я не уверен вполне, но мне кажется, что верить надо лишь в то, что завтра взойдет солнце.

– Иными словами, вы считаете, что надо верить в Солнце?

Жеглов удивленно повертел головой. Сказал:

– Да. Надо верить, что Солнце взойдет, что бы там ни случилось. Взойдет и согреет. Зимой чуть-чуть, а летом на всю катушку. И надо ему поклоняться, ибо оно зачинает новый день. Поклонятся, и пользоваться этим днем, как божьим даром. Если у вас это получится, то прошлое и будущее станут второстепенными, как оно есть по определению.

– Вы правильно говорите, но я все же еще покручу. Очень хочется посмотреть в ее глаза. Вы и представить не сможете, какими они были тогда искренне любящими…

– Крутите, крутите… – проговорил Жеглов, вспоминая, смотрел ли он в своей жизни в искренне любящие глаза.

«Да, смотрел, факт, – решил он, уже поднимаясь по ступенькам террасы Эльсинора. – Но всегда в них кроме любви был микрограмм еще чего-то. Микрограмм того, что, в конце концов, все отправляло под откос».

12. Ценный продукт

После ужина они сели с Шараповым в баре за дальний столик. Глеб рассказал о визите в «Три Дуба».

– Ну, ты даешь! – восхищенно сказал Шарапов, выслушав напарника. – Бабе в трусики таракана запустить! Берия, наверно, в гробу от профессиональной зависти перевернулся.

– Зато все рассказала, – отпил вискаря Жеглов.

– Рассказала-то, рассказала, но что? Правду или байку очередную?

– Я думаю, полуправду. Как и ты.

– Обижаешь, шеф. Я тебе рассказал, что знаю. А правда это или полуправда, один бог, то есть Перен, знает. Ну, как, идем сегодня на Наполеона?

– Ты же сегодня опять со своей цацей трахаешься?

– Часа в два ночи она уйдет…

– Хорошо, тогда в четыре у двери морга встретимся.

– Заметано.

– Слушай, Володя, а что за фрукт этот Пелкастер?

– Юродивый, ты же общался с ним. И, похоже, – сказал шепотом, – состоит у Перена в нештатных сотрудниках, как и Карин Жарис.