И еще — почему, спрашивается, в других странах волосатость женщин никого не волнует? Французы даже изобрели для женских усиков особое ласковое словечко. Отчего же англичанка не смеет появиться на людях с небритыми ногами без опасения заполучить клеймо лесбиянки?

В свое время Шиобан сделала попытку приобщиться к садоводству и огородничеству, но быстро разобралась, что это занятие сродни борьбе с растительностью и работе по дому: результатов не приносит, и нет ему конца. Волосы, сорняки и пыль стали главными врагами Шиобан.

Чем она занимается? Да тем самым, что отнимает все больше и больше времени, — рьяно ненавидит собственное тело. Мало того, что тело с каждым днем все сильнее зарастает волосами. Оно еще и жиром зарастает с той же скоростью. И речь не о двух-трех лишних фунтах, не о чуть узковатой одежде. О нет — комплекция Шиобан достигла того уровня, когда люди, прежде ее не знавшие, не задумываясь назовут «толстухой». Большая часть гардероба пылится в шкафу, а Шиобан изо дня в день надевает одну и ту же пару легинсов, меняя лишь мешковатые футболки и джемперы. Покупка новой одежды означает поход по тем магазинам, где ее ноги прежде не было, и надо будет приближаться к стойкам с цифрами, которые разве что не в голос вопят: «Жирная, жирная, жирная!» Карл ни разу даже словом не обмолвился об этой проблеме, а сама Шиобан тем более. Он по-прежнему смотрел на нее, обнимал и ласкал, по-прежнему держался с ней на людях за руки, по-прежнему говорил, что любит. Не слишком часто, но он ведь никогда не был щедр на нежности. Шиобан не раз случалось гадать — что Карл о ней, собственно, думает? В его присутствии она давно не раздевалась, не разгуливала больше по дому голышом, а совместные купания прекратились как-то сами собой, и опять же молчком. Шиобан ничего не стоило спросить напрямик: «Послушай, Карл, по-твоему, здорово меня разнесло?» Но, зная Карла, честнейшего из людей, она заранее знала и ответ: «Да, Шабби, здорово». И что дальше? Куда завел бы их этот разговор? Слово за слово выяснилось бы, что она давно стала Карлу противна, что он презирает ее за лень и считает, что если бы любила, то не распустилась бы.

Карл же, в полном неведении о муках Шиобан, не только не презирал ее, но, напротив, восхищался ее формами. Прежде она была самую капельку несоразмерна — ноги чуть худоваты, бедра слегка широковаты, задница несколько плосковата, — а теперь все ее формы пришли в равновесие: грудь уже не кажется нелепо пышной, зад обрел женскую округлость. Ну не счастье ли — обнимать по ночам роскошное, тугое тело со сдобными руками и мягкими, нежными бедрами. Набранный вес словно влил новую жизнь в тридцатисемилетнюю оболочку Шиобан, придав сходство с розовощекой, пухленькой девочкой-подростком. А Карлу, между прочим, с пухленькой девочкой-подростком спать не довелось даже во времена его собственного розовощекого отрочества.

И волосы Шиобан по-прежнему приводили Карла в восторг. Густые, ниспадающие до талии блестящими волнами цвета спелой кукурузы, они всегда пахли чистотой и еще чем-то загадочным и пьянящим. Карл поначалу и влюбился-то именно в эти дивные, сказочные волосы. Куда бы ни занесло его в студенческом городке — всюду они бросались в глаза, то рассыпанные по спине и вспыхивающие золотистыми бликами даже в хмурый день, то уложенные вокруг головы драгоценным венцом. Шесть месяцев золотой каскад волос терзал его душу. Стоило Шиобан появиться в поле зрения — и сердце Карла пускалось вскачь от надежды приблизиться к обладательнице этой роскоши и явить ей свой восторг, свою страсть. В мечтах он одну за другой вынимал черепаховые заколки и гребенки и любовался водопадом, струящимся на его подушки или сиденья его «эмбасси».