— Когда мы вместе убежали в Рим две тысячи лет назад? — уточнила она.

— Да. И на него я тоже истратил наши последние гроши. Вот почему сейчас я выбрал именно его. Это — старина, древность…

— Оно очень красивое. Потрясающее, — произнесла Хейвен.

— Вот и славно, — облегченно выдохнул Йейн. — Я увидел его в римской лавочке и…

— И?.. — спросила она.

Йейн сел рядом с ней и отодвинул в сторону завиток упрямых волос, упавший на ее щеку.

— Мы принадлежим друг другу. Это означает, что, как только ты будешь готова, мы зарегистрируем наши отношения с помощью какой-нибудь официальной печати. А можем продолжать нежиться в божественном грехе еще шестьдесят лет. Все будет, как ты пожелаешь, Хейвен.

— Спасибо тебе.

У нее ком подступил к горлу. Хейвен никогда не представляла себя девушкой, которая заплачет над колечком, да и чувства Йейна ее уже не удивляли. Но почему-то здесь, в номере отеля, она ощутила нечто странное. Перстень был наделен силой. Ничего подобного она прежде не испытывала. Она знала: ее мать была бы против подобных украшений. Мэй Мур до сих пор молилась о том, чтобы ее девятнадцатилетняя дочь вернулась в Сноуп-сити. Она не понимала, что Хейвен обрела свой дом.

— Пожалуйста, — ответил Йейн и закончил разговор поцелуем.

Потом, лежа возле Йейна под тонкой смятой простыней, она увидела сон. Она была флорентийской девушкой и жила семьсот лет назад. Беатриче стояла в просторной пустой комнате и разглядывала фреску. Мебель из дома вынесли и погрузили на повозки, которые днем раньше спешно уехали из города. В палаццо могли явиться грабители, воровавшие все, что осталось — ну, разве что кроме фресок. На той картине, которую рассматривала Беатриче, было изображено массовое убийство невинных — истребление новорожденных младенцев в Вифлееме по приказу царя Ирода. По улицам бежали испуганные женщины, пытавшиеся спасти своих детей от мечей римских воинов. В верхнем левом углу фрески Беатриче заметила человека в черном, который наблюдал за кровавой бойней из окна.

Беатриче шагнула поближе, но внезапно услышала звук шагов позади. Она обернулась, а в комнату уже ворвалась группа женщин. Одни — юные, другие — старухи. Тут были и крестьянки, и дочери или жены богачей. Одна из них была переодета в воинские доспехи. Компанию возглавляла девочка не старше одиннадцати лет. Личико у нее оказалось чумазым, одежда рваной, но говорила она серьезно и властно.

— Ты передумала? — требовательно спросила она.

— Да, — услышала Хейвен свой голос.

А в следующее мгновение она проснулась от звонка мобильника.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Мам? — простонала Хейвен. — Ты забыла, что у нас тут на шесть часов раньше, чем у вас? Сейчас ночь.

— Прости, что разбудила тебя, детка, — произнесла Мэй Мур. — Но Бен Декер только что попросил меня позвонить тебе. Дело срочное.

Хейвен приподнялась и села.

— Что-то случилось с Бью? — спросила она, и в ее воображении сразу возникла сотня самых худших вариантов развития событий.

— Понимаешь, мы ничего не знаем и надеялись, что ты нам поможешь.

— Каким образом?

Раньше Хейвен и ее мать всеми силами старалась держаться подальше от реального мира. Измученная жестокими слухами, окружившими гибель мужа, Мэй Мур, что называется, ушла в себя. Чаще всего она говорила шепотом и никому не могла смотреть в глаза. Только когда имя ее супруга реабилитировали, психическое состояние Мэй Мур значительно улучшилось.