Эд говорил за нас обоих, а я бродил по комнате, представляя себе, как хорошо тут жить. Повсюду были безделушки и всякая всячина из мрамора, оникса и различных пород дерева...

Эд и женщина разговаривали возле окна, при этом их голоса, смутные и неразборчивые, казалось, были приглушены солнечным светом. Время от времени я прислушивался, но не мог разбудить в себе интерес. Меня интересовала комната, а не двое черномазых, которые побывали здесь.

В какой-то момент я услышал, как Эд спросил:

- Значит, они вошли через служебный вход?

- Да, - ответила хозяйка. Голос у нее был хрипловатый. - Они ударили мою служанку. Разбили ей рот, я отправила ее вниз, к своему доктору, но могу вызвать обратно, если вам нужно заявление.

- Возможно, позже, - кивнул Эд.

- Не понимаю, почему они ее ударили, - сказала женщина. - В конце концов, она ведь тоже черная.

- Затем они вошли сюда, правильно? - спросил Эд.

- Нет, они вообще сюда не входили, слава богу. Тут у меня несколько очень ценных вещей. Они прошли из кухни в спальню.

- А где были вы?

На стеклянном кофейном столике стояла лакированная деревянная коробочка, орнаментированная в восточном стиле. Я взял ее и открыл - в ней лежало с полдюжины сигарет. "Вирджиния-слимз". Дерево внутри коробки было теплого золотистого цвета, как импортное пиво.

- Я была в своем кабинете, - говорила тем временем женщина. - Он сообщается со спальней. Услышала, как они рыщут по комнате, и пошла к двери. А как только увидела их, то, конечно, сразу поняла, что они делают.

- Можете ли вы описать их?

- Честно говоря...

- Сколько стоит такая штучка? - спросил я.

Женщина недоуменно посмотрела на меня.

- Извините, что вы сказали?

Я показал ей коробку в восточном стиле.

- Эта штука... За сколько ее можно было бы продать?

- Полагаю, - надменно произнесла она, - всего за тридцать семь сотен долларов. Меньше четырех тысяч.

- Вот это да! Четыре тысячи долларов за такую коробочку! Для того, чтобы держать в ней сигареты, - сказал я, главным образом про себя, и отвернулся, чтобы положить вещицу на кофейный столик.

За моей спиной женщина чуть раздраженно спросила у Эда:

- На чем мы остановились?

Я посмотрел на предметы, лежавшие на кофейном столике. Я был счастлив, что нахожусь рядом с ними. И просто не мог не улыбнуться...

ДЖО

Не знаю почему, по какой причине у меня было плохое настроение весь день. А началось все еще утром, едва я проснулся. Если бы Грейс не избегала меня, у нас произошла бы добрая старомодная ссора - в таком уж настроении я встал с постели.

Потом - эта машина, пробка, жара. Приятно было рассказать Тому о винной лавке, о том, что не давало мне покоя недели две; но вскоре после этого разговора настроение снова испортилось. Только теперь было на что отвлечься, потому что я продолжал думать о том ублюдке, уютно сидящем в своем "кадиллаке" с кондиционированным воздухом, - там, на скоростной магистрали в Лонг-Айленде этим утром... Я пожалел, что не оштрафовал его за что-нибудь, за что угодно, настолько ненавистна была даже мысль о том, что кому-то лучше, чем мне.

Обычно прогнать злобу помогает езда. Не такая, как на скоростной магистрали, когда поток автомобилей то и дело останавливается - отчего настроение только ухудшается, - а в обычной веренице машин, где я могу маневрировать, использовать все свои навыки водителя. Я сажусь за руль, развиваю скорость, обгоняю несколько такси и очень скоро начинаю чувствовать себя немного лучше. Поэтому я и вызвался вести машину сегодня, а мой партнер Пол Голберг только пожал плечами и сказал, что его это устраивает. О причине я прекрасно знал: у него не было любви к машинам, у этого Пола.