Нога с размаху опустилась на ковер в дюйме от моего лица. Следующий шаг — и он на меня наступит. Действуй или умри.

Наэлектризованная, я завопила, привстала и схватилась за что смогла, надеясь обезвредить врага. Я стиснула Дарси Орчада как любовница, так крепко, как никогда не обхватывала ни Джека, ни Маршалла, и прижимала его к себе до тех пор, пока у меня из глаз не потекли слезы. Я очутилась у него на спине.

Дарси был очень большим и сильным. Он не был ранен и не упал. Я навалилась на него всем весом, чертовски его напугала, но только на несколько секунд. Он поднатужился, выгнулся, и я услышала стук, когда что-то упало. Мне показалось, что это лук. Но у него в руке была стрела, и он начал тыкать ею назад, хотя не в полную силу и не на всю длину руки, поскольку я его обнимала. Сперва он угодил мне в бедро, после чего понял, куда надо целить, и несколько раз попал в бок.

«Шрамы на шрамах», — подумала я сквозь ужасную боль.

Мне хотелось его отпустить, но я, похоже, не могла этого сделать, приказать своим пальцам разжаться.

«Мертвая хватка, — подумала я. — Самая мертвая!»

Включились лампы. Ослепительный свет воткнулся в глаза, как копье, и мне стало очень плохо. Я почти потеряла сознание, но нечто столь ужасное, во что можно было поверить только в нынешнюю кровавую ночь, рывком вернуло меня к действительности.

За одним столом, на котором были разложены ножи, я мельком увидела Муки. Ее пригвоздила к стене стрела, вонзившаяся в грудь. Голова Престон склонилась набок, глаза были широко открыты.

Потом через плечо Дарси я заметила, как кто-то бежит к нам, сцепившимся в непродолжительном танце. Это был Джек с ружьем в руках.

«Мы слишком близко друг к другу. Он не сможет стрелять», — подумала я.

Как будто у нас был один разум на двоих, Джек занес ружье и ударил Дарси по голове прикладом. Тот завыл и выгнулся, желая броситься на Лидса.

Не отпущу, не отпущу, не отпущу, не отпущу…

Темнота.

— Очнись, милая, мне нужно тебя осмотреть.

Нет.

— Открой глаза, Лили. Это я, Кэрри.

Нет.

— Лили!

Я слегка приподняла веки.

— Так-то лучше.

Слепящий свет.

— Не стони. Это просто… необходимо.

Спать, снова спать.

Милая темнота и тишина, потом:

— Проснись, Лили!

Следующий день был мучительным.

У меня раскалывался череп — состояние, имевшее столько же общего с нормальной головной болью, как обычная резь в животе с острым аппендицитом. Мои бока были изорваны, ребра помяты, кожа представляла собой кровавое месиво, сшитое, как лоскутное одеяло. Рана в бедре, хоть и несерьезная, добавляла свою ноту в симфонию боли, как и порез на руке.

Я лежала в частной палате, благодаря любезности Хоувелла Уинтропа-младшего. Кэрри сказала мне об этом, когда я потребовала, чтобы меня отпустили домой. Я поняла, что за палату платить не мне, и решила отдохнуть, пока могу. Хоувелл заплатил и за соседнюю палату, где лежал Джек.

Он пришел тем ужасным утром, когда даже лекарства, притупляя мой разум, не могли заглушить боль.

Я увидела его в дверях, и слезы начали сочиться из краешков моих глаз, бежать по щекам, увлажняя подушку.

— Я не хотел действовать на тебя вот так, — сказал Джек.

Голос его звучал сипло, но уже сильнее.

Я подняла руку. Он медленно прошаркал к кровати и взял ее в свою. Его ладонь была теплой, твердой и крепкой.

— Ты должен сесть, — сказала я, и собственный голос показался мне далеким и хриплым.