– Ну, товарищи татары, поехали смотреть счастливого преемника и партийную столицу, – ласково сказал он и легко поднял обоих подчиненных на ноги.

– Андрей Николаевич, – с трудом сказал Денис.

– Конечно, давно. Детали узнаете, но главное, не зря так совпало, что эра Водолея, третье тысячелетие и Россия. А, вы не об этом… Да зря беспокоитесь, Денис Маратович, у нас способ питания и метрические характеристики никаких преференций не дают. Хорошо. Если по существу, трансформ обычно одношаговый и без альтернативы – в кого-то переходишь, и привет. Травояд в хищного не разовьется, и наоборот. Хотя, говорят, исключения тоже были. Если постараться, то все возможно.

– Я постараюсь, – беззвучно сказал Денис и первым вышел из кабинета.

Это второй мой взрослый прозаический текст, интересный сразу несколькими обстоятельствами.

Во-первых, сюжет родился из случайно увиденной надписи мелким шрифтом на этикетке: «Вода добывается из юрских пластов». Эта строчка немедленно развернулась в цепочку размышлений, которая должна была стать основой микрорассказа странички на четыре. А в итоге я хватал себя за руки и рубил по живому, чтобы не свалиться в эпос, каковой представляется мне слишком жирной проекцией одной строчки.

Во-вторых, «Эра Водолея» заставила меня смириться с тем, что ничего нельзя придумать – потому что все придумано за нас. Я писал повесть, тихо радуясь свежести сочиненного хода: мелкая политическая интрига перетекает в запредельную жуть. Хотя помнил, конечно, и волшебные повести Пу Сунлина, и мистическое вмешательство в политическую паутину Датского королевства. А дописав, прочитал статью про татарский фольклор – и обнаружил, что ничего я не сочинил, а просто нечувствительно перенес в наши дни популярнейший полтыщи лет назад сюжет. Впрочем, это обстоятельство меня не столько расстроило, сколько развеселило. Получается, не зря вышли мы все из народа.

Наконец, именно «Эра Водолея» и обстоятельства ее публикации определили мою, скажем так, литературную репутацию и судьбу. Я был журналистом самой авторитетной газеты страны и автором залихватского политического триллера, вышедшего полутора годами раньше. Соответственно, шансов увернуться от этикеточки либерально-патриотического публициста у меня почти не было. Вопрос состоял лишь в том, к какому роду диванных войск меня приписать. И тут вышел второй мой текст, мало того, что не слишком, прямо скажем, стандартный и форматный, так еще опубликован он был в знаменитом литературном «толстом» журнале «Знамя», напечататься в котором – честь и предмет мечтаний любого человека, связанного с отечественной литературой. Столь замысловатое сочетание привело заметную часть критиков и экспертов в очевидное замешательство, а мне позволило следующие лет десять провести в мерцающем режиме автора, которого проще не заметить, чем мучиться с его корректным описанием.

Хорошее было время.

Кареглазый громовик

Ничего страшнее я не написал

– Ну и что, – сказала девчонка. – Зато у нас машина есть, джип, вот. И папа сказал, что вторую купит.

– Па-адумаешь, – протянул Данька. – А моя мама…

Он решил соврать, что мама купит третью, и не джип, а гоночную, но не успел. Девчонка заулыбалась и повторила:

– Мама. Мама, да? А папы нету, да?

Данька запнулся и понял, что деваться некуда. Он хотел сказать круто, хотел сказать красиво, хотел сказать длинно и в рифму. Но сказал очень просто и как надо:

– Зато у меня есть Громовик.

– Кто-о?

– Громовик, кареглазый.

Глаза у девчонки, не карие, конечно, а серые и вредные, скакнули.