Ее сердце странно подпрыгнуло, все равно что от шока, смешанного с каким-то непонятным чувством. Нет, это не может быть надеждой. Ей больше не на что надеяться.

— И что это значит?

— Я вам уже говорил. Мне бы хотелось, чтобы вы пересмотрели наше соглашение.

— Какую его часть? — Но едва задав вопрос, София начала мучиться подозрениями о его намерениях. Руфус явно собирался снова сделать ей предложение. Пульс на шее лихорадочно заколотился.

— Думаю, вы уже знаете, но если вам так удобнее, скажу прямо. Мне бы хотелось, чтобы вы всерьез подумали стать моей женой.

— Но почему? Вы же знаете, что я не люблю вас. Зачем вам еще один несчастливый брак?

— Потому что, дорогая моя, я не верю, что наш брак окажется несчастливым. Совсем напротив, мы с вами чудесно ладим. Мы умеем разговаривать друг с другом и оба любим книги и садоводство. Вам понравится мое имение в Дорсете.

— Вы говорите только о разуме. А как же чувства?

— Если их подпитывать и развивать, они придут. Я уже знаю, как можно разбудить вашу страсть.

София поплотнее закуталась в плащ, словно прикрываясь щитом.

— В тот вечер у меня случилось помутнение рассудка. Я была слишком расстроена.

— А. — Руфус снова перевел взгляд на улицу. — В таком случае надо полагать, для вас главное в мужчине — это внешность.

София резко выпрямилась.

— Я ничего подобного не говорила!

Руфус подался вперед, и теперь его лицо находилось всего в нескольких дюймах.

— И вы рассчитываете, я поверю, будто снова не смогу вызвать у вас такую же реакцию?

София вздернула подбородок, отлично понимая, что он только что бросил ей вызов.

— Да!

— Тогда давайте проверим.

Руфус не дал ей возможность ни ответить, ни возразить. Он обрушился на нее, как ястреб, мгновенно заключив в свои объятия и прильнув губами к ее рту с настойчивостью, не допускающей отказа. Его язык, прижавшись к ее губам, требовал впустить, и все мысли об отказе куда-то улетучились. Руфус втягивал ее в водоворот ощущений, где главными были желание и потребность.

София таяла в его объятиях, ее пальцы скользили по широким плечам, переплетались у него на затылке, а глубоко внутри настойчивый пульс уже выстукивал собственные шокирующие требования, создавая перед ее внутренним взором картинки, где они были только вдвоем и их не разделяла даже одежда. При этой мысли она оторвалась от его губ, хватая ртом воздух. Он продолжал целовать ее подбородок, мочку уха, шею, груди.

София выгнулась и уронила голову на спинку сиденья, когда его теплое дыхание овеяло обнаженную часть грудей над лифом. Из горла вырвался стон. Его рука скользнула по ребрам и накрыла грудь. Та удобно поместилась в его ладонь, а сосок затвердел под ласкающими пальцами. От этих прикосновений София заерзала на сиденье, сильно сжимая бедра, но томление внутри не ослабло.

Руфус целовал ее в шею, поднимаясь вверх, и снова с жаром завладел губами. Все ее косточки словно расплавились, и она упала на бархатные подушки, а он почти лег на нее сверху.

Все было так, как ей хотелось, и так, как должно быть.

— Так скажите, моя дорогая, — прошептал Руфус, упершись лбом в ее лоб, — сегодня вечером вы тоже расстроены?

— Да.

В его груди зарокотал смех, низкий и чувственный, и этот рокот пронзил ее, словно огненная стрела.

— Врушка.

— Нет, я правда расстроена.

— Только потому, что я прав, а вы не желаете этого признавать.