|
Мы другие. Но Вторая жизнь заставляет нас повторять те поступки, какие мы совершали, когда были другими. Это неправильно и несправедливо. Я понял, что говорили ваши глаза, когда вы встретили меня возле издательства. Я понимаю, что говорят ваши глаза сейчас. Я хочу сказать вот что: сейчас у нас есть такая возможность думать о себе, о своей жизни, какой раньше не было — потому что в Первой жизни сам процесс ее отнимал все время и силы, мы были заняты течением жизни, не размышляя об ее сути. Сейчас мы можем делать это. И большинство из нас, если только не все, не стали бы совершать многие из тех поступков, которые мы вынуждены повторять в этой жизни,— не стали бы, если бы вновь получили возможность принимать решения и поступать в соответствии с ними. Вторая жизнь не дает нам такой возможности. Поэтому я против Второй жизни. Вы скажете, что это ничего не меняет: с Временем спорить нельзя. А я знаю, что можно; это зависит от того, в чьих Время руках. Можно снова вернуться к тому направлению жизни, когда мы будем обладать свободой решать и действовать. Нужно только одно: понять, что мы вовсе не обязаны будем повторять снова все, что делали тогда в Первой жизни. Нет, у нас будет полная возможность начать все по- иному. Потому что сами мы стали иными. Во всяком случае, некоторые из нас. Я знаю: многие видят во Второй жизни немалые достоинства. Наверное, они существуют реально. Но какими бы они ни были, они не могут переносить главного недостатка. Он заключается в том, что наше тело вынуждено совершать все то, что делало когда- то, в то время как дух уже не хочет этого, это ему не нужно, он стал выше, свободнее, самостоятельнее. Не должно быть такого противоречия между нашим духом и практикой жизни. Думайте об этом! Думайте! И когда настанет момент поворота к новой Первой жизни, к поступательной жизни — встретьте его готовыми, и пусть он не застанет нас врасплох!
Зернов чувствовал, что мог бы сказать еще многое. Однако время его истекло. Идти было тяжело, как бывает тяжело идти под водой, сопротивляющейся движениям. Он возвращался на свое место. Он смотрел на людей. Однако на него не смотрел никто. Люди продолжали смотреть на трибуну, на которой он только что стоял. Они смотрели внимательно, словно ждали еще чего-то. Зернов удивился. Он продолжал идти к своему месту. А люди все еще глядели туда, вперед. Председатель должен был объявить имя только что выступавшего, имя Зернова; но и он молчал. Зернов почувствовал, что страшно устал, что идти становится все труднее. Когда он подошел к своему стулу, у него было ощущение, словно он промаршировал километров тридцать. Он сел. В зале было молчание. Люди смотрели на пустую трибуну. Президиум сидел неподвижно, к люди в нем тоже смотрели на трибуну, на которой никого не было. Председатель не вставал, словно совершенно забыл о своих обязанностях. Что случилось? Или его выступление так подействовало на них? Но ведь существует пока еще незыблемый сценарий Времени, и... Одним словом, Зернов ничего не мог понять. Молчание и неподвижность в зале длились еще минуту. Другую, третью. Потом председатель встал. Он объявил, что выступать будет Зернов и предложил подготовиться тому, кто уже выступил перед Зерновым. Потом люди захлопали и следующий оратор занял место на трибуне. Все пошло своим чередом. Что же, никто даже не заметил этих минут молчания — непонятного, ничем не объяснимого молчания? И вдруг Зернов понял. Молчание продолжалось эти несколько минут потому, что это было еще его время. Ему еще полагалось говорить. В тот раз его выступление заняло все отведенные регламентом десять минут. Сейчас — минуты три, четыре. Потом он сошел с трибуны... ...Сошел с трибуны, хотя ему полагалось еще оставаться на ней и говорить. ...Сошел с трибуны и пошел на свое место. И хотя идти было необычайно трудно, он все же смог сойти с трибуны, пройти по залу и сесть на свое место. Это получилось не намеренно. Просто он был убежден, что его время истекло. |
