Снова зазвучал вопль, не то рыдание, не то смех; казалось, будто у шакала были мягкие человеческие губы. Переведя дух, Маугли побежал к Скале Совета и по дороге обогнал волков из сионийской стаи. Фао и Акела, оба, сидели на скале; ниже помещались остальные, насторожившиеся, внимательные. Матери с волчатами убежали к своим логовищам; когда раздается фиал, слабым существам не время быть на открытом месте.

Ничего не было слышно, только Венгунга журчала и плескалась в темноте, да легкий вечерний ветер шелестел в вершинах деревьев; вдруг из-за реки раздался призыв волка.

Он не принадлежал к стае, потому что все сионийские волки были около Скалы Совета. Вой превратился в продолжительный отчаянный лай; он говорил: «Долы! Долы! Долы, долы!» По скалам зацарапали усталые лапы, и очень худой волк с окровавленными боками, со сломанной передней лапой и с пеной у рта бросился в круг и, задыхаясь, лег в ногах у Маугли.

– Хорошей охоты! Под чьим предводительством? – серьезно спросил его Фао.

– Хорошей охоты! Я – Вон-толла, – послышался ответ.

Это значило, что израненный пришелец – одинокий волк, что он сам заботится о себе, что его подруга и детеныши скрываются в уединенной пещере, по обычаю многих волков юга. Вон-толла значит отщепенец, волк, отделившийся ото всех стай. Раненый задыхался, и все видели, как от ударов сердца он качался то вперед, то назад.

– Кто идет? – спросил Фао (в джунглях всегда задают этот вопрос после того, как раздался фиал).

– Долы, долы, деканские долы! Рыжие собаки-убийцы! Они пришли с юга, говоря, что в Декане нет дичи, и по дороге убивают всё и всех. Когда эта луна была молода, я имел четверых близких – подругу и трех волчат. Она хотела научить их охотиться на травянистой низине, прятаться, чтобы выгонять оленя, как делаем всегда мы, жители открытых равнин. В полночь я услышал, как все они вместе воют по следу. Когда же подул ветер рассвета, я нашел их окоченевшие трупы… Четверо! Свободный Народ, четверо было их при начале этой луны! Тогда я решил воспользоваться своим правом крови и отыскал долов.

– Сколько их? – быстро спросил Маугли. И волки стаи заворчали глубоким горловым звуком.

– Я не знаю. Три дола никогда больше не будут убивать дичи; остальные же гнали меня, как оленя; они гнали меня, а я убегал от них на трех ногах. Смотри, Свободный Народ!

Он вытянул свою переднюю изуродованную лапу, потемневшую от запекшейся крови. Его бока были жестоко искусаны; горло разорвано.

– Поешь, – сказал Акела, отстраняясь от мяса, которое ему принес Маугли, и пришелец накинулся на остатки оленя.

– Ваше дело не пропадет, – скромно сказал он, утолив свой первый голод. – Дайте мне набраться сил, и я тоже буду убивать. Ведь опустело мое логовище, которое было полно, когда с неба смотрела новая луна, и долг крови уплачен не вполне.

Фао услышал, как под зубами Вон-толлы хрустнула толстая кость оленьего бедра, и одобрительно проворчал:

– Нам понадобятся эти челюсти. С долами идут детеныши?

– Нет, нет! Одни рыжие охотники, взрослые, сильные, хотя они и едят ящериц.

Вон-толла хотел сказать, что долы, рыжие собаки Декана, двигались ради охоты и убийства, а стая знала, что даже тигр уступает долам свою добычу.

Рыжие собаки несутся через джунгли, убивают всё на своем пути, разрывают зверей в клочья. Хотя долы не так крупны и далеко не так хитры, как волки, они очень сильны и многочисленны.