— Они умерли обе. Умерли, уйдя навсегда из аула… и сделавшись христианками. Я — дочь одной из них, дочь Бэллы, впоследствии Елены бек-Израэл…

Не детская, отчаянная печаль прозвучала в голосе молоденькой княжны. Горцы с невольным участием взглянули на нее.

Потом Нина нахмурилась, отчего черные, густые брови ее почти сошлись на переносице, и произнесла глухо, пряча взгляд, затуманенный слезами:

— Ты спас мне жизнь, Керим-ага, и я всей душой благодарна тебе за это. Мне жаль, что я не могу позвать тебя в дом моего дяди и приемного отца, как кунака-гостя, и отблагодарить тебя, как следует… Ведь ты не придешь… А денег у меня нет с собой…

— Денег я не возьму от тебя, княжна; у Керима и без тебя много желтых туманов, драгоценного оружия с золотыми насечками… Его сакля полная чаша… ему ничего не надо, а если он пожелает, его верные слуги и друзья добудут ему сколько угодно богатства… Но отказываться от гостеприимства не позволил Пророк. Я приду в твой дом. Жди меня, княжна.

И снова он усмехнулся лукаво и дерзко.

Потом, наклонившись к девочке, заботливо предложил:

— Если рука твоя еще болит, — проведи ночь в этой пещере. Мои друзья и я будем охранять твой покой; если же ты в состоянии ехать в Гори, на моем коне, я довезу тебя до твоего дома…

— Но тебя могут увидеть и…

Нина вздрогнула при одной мысли о том, что могло ожидать ее спасителя в Гори.

— Полно, дитя! Ноги Керима-бека-Джемала могут сравняться в скорости разве лишь с ногами горного тура, а зоркие очи его издалека видят опасность… Садись на моего коня, княжна. Я отвезу тебя в твой дом.

— На твоего коня? А где же мой конь? Мой Смелый? — встревоженно спросила Нина.

— Твой конь менее счастлив, нежели ты сама. Он лежит мертвый на дне ущелья. Вы упали с ним с высокого откоса, княжна, и не запутайся ты в кусте архани, — тебя постигла бы участь твоего коня — ты бы разбилась вдребезги.

Нина вздрогнула и побледнела.

Она была на краю гибели и почти не сознавала этого. А ее конь, ее бедный конь погиб.

Спазмы сжали ей горло… Слезы обожгли глаза.

— Бедный Смелый! Бедный товарищ! — произнесла она тихо.

Она подняла руку к глазам, на которых выступили слезы, и тихо вскрикнула. Рука болела и ныла нестерпимо. Со стоном она упала на бурку.

Стараясь скрыть слезы, вызванные и горем, и болью, Нина произнесла с заметным усилием:

— Мне необходимо в Гори… Домой скорее… Там ждут… Беспокоятся… и потом, рука… ах, как болит рука!..

— Через полчаса ты будешь дома! — решительно пообещал Керим.

Быстро взнуздав и оседлав свою лошадь, он помог Нине подняться и бережно усадил девушку в седло.

Сумбат-Магома и Ахмет в почтительном молчании помогали своему господину. В глазах обоих душманов сквозило непритворное недоумение. Впервые, вопреки обычаю, Керим выпускал из своих рук богатую добычу, не взяв даже самого маленького пешкеша (дара, выкупа). Они, однако, успокоились, вспомнив, что в их руках остаются нарядное шитое шелками и золотом седло с мертвой лошади и дорогая попона. Но Керим-ага точно угадал их мысли. Его взгляд упал на Сумбата, который не успел еще спрятать своей добычи, и он коротко приказал:

— Отдай седло его хозяйке!

— Нет, нет! Оставьте его у себя! Прошу тебя, Керим, — горячо возразила Нина, — пусть это будет память обо мне…

— От подарков отказываться не смею по обычаю лезгинского племени, — важно произнес молодой горец, — но и сам не хочу оставаться в долгу.