|
То есть его жена может ему родить. Хоть троих. Она молодая. Понимаешь? Молодая. Ты знаешь, как это обидно? Он молодой папаша, жена у него – девчонка круглолицая, без единой морщинки, а я старая. Я уже не могу родить. Я могу только заболеть. Умереть еще могу. Разве это справедливо? Он может держать на руках маленького ребенка, сына, дочку, не важно. А я кого могу взять на руки? Только внука или внучку. Он папаша, а я бабушка? Это нормально? Ты знаешь, я много раз думала, что не выдержу. Что сердце не выдержит. Я не хотела дышать. Не могла себя заставить. Думала, что если приступ не пройдет, то и хорошо. Хватит. Я ведь даже Дашке не нужна. Мне все время больно. Все тело выкручивает.
– Я понимаю, – прошептала Полина впервые за все то время, что они сидели в кафе и Лиза вела нескончаемый монолог и боролась с салфетками. – Ты не понимаешь! – закричала Лиза так, что обернулись официанты и остальные посетители. – Ты не можешь понять! Твой бывший муж не держит на руках нового ребенка! Ты не понимаешь, как это, когда изнутри все высыхает! Когда ты смотришь на его новую жену, а она молодая, понимаешь, молодая – и все! Ничего больше нет! Пустая как пробка. Но она может быть счастлива, у нее все есть, все, о чем она мечтала в своем Усть-Урюпинске или откуда она там! Какое у нее образование? Заборостроительный? Почему ей все досталось готовенькое? Ей на голову все свалилось! У нее все есть: муж, ребенок, коляска эта долбаная с колесами здоровенными. У нее все, как у всех, и даже лучше. Они поедут в отпуск, потом вызовут домой Деда Мороза, их сын будет читать стишок, а они – засовывать подарки в грязный мешок. И наверняка Рома станет фотографировать, платить, покупать самую здоровенную коробку с самолетом или вертолетом. У нее жизнь удалась! Она смотрит и улыбается в эту чертову камеру, а потом выставляет свои фотографии в соцсети. И он тоже. А я все это вижу. Понимаешь? Не хочу видеть, ничего не хочу о них знать, но они все время у меня перед глазами. Ты скажешь, что я не должна сидеть в соцсетях. Хорошо, не буду. Но если я выхожу в парк и знаю, что на любом повороте могу ее встретить? Если я пойду домой через парк, то они могут выйти мне навстречу. Я привыкла ходить домой через парк. Понимаешь? Я была в этом парке первой. Еще до того, как она появилась. Я ходила по этим дорожкам с Дашкой. Это моя жизнь. Была моя. И почему я должна себя ломать? Почему я должна отказываться от того, к чему привыкла? Я тоже имею право на прогулки по этому гребаному парку, ненавижу его. Слушай, у тебя нет таблетки какой-нибудь? У меня голова раскалывается, сейчас взорвется. – Лиза, ты что-нибудь ешь? – тихо спросила Полина, доставая из сумки таблетки. – Что? Я? Не знаю, не помню. Да, ем, конечно. Вот сейчас съем пирожное. Хочешь, при тебе съем? Гадость какая. Даже смотреть противно. Я не отравлюсь? Надо было другое взять. Лиза брезгливо ковырнула ложечкой в куске самого обычного шоколадного пирожного и бросила ложку на тарелку. Официанты опять обернулись. – Что?! – почти взвизгнула Лиза. – Унесите эту гадость! И не стыдно такое людям предлагать! Официантка забрала тарелку и мокрые салфетки. – Ты будешь еще чай? – спросила Полина. – Я? Не знаю, – ответила Лиза, с удивлением рассматривая пустую поверхность стола. – Полин, мне плохо. Что мне делать?
Полина была свидетельницей на Лизиной свадьбе и пришла, когда ту выписывали из роддома. Не забывала поздравить подругу с днем рождения и Новым годом. Лиза могла и забыть, но это ничего не значило. Они так дружили с детства – Лиза звала, Полина приходила. Лиза звонила, Полина ехала. Лиза сообщала о новостях, Полина слушала. Когда Полина приглашала подругу в гости – на новоселье или на день рождения, Лиза – как правило, отказывалась. |
