-  А кто шестой? - заинтересованно спросила я, проходя в комнату и щурясь от клубов плавающего в полутьме табачного дыма. Помещение еле освещал ночник под зеленым тканевым абажуром, придавая царящей в нем атмосфере ауру совсем не деловой интимности. Небрежная обстановка диггерской берлоги, показавшаяся мне омерзительнее жизни угнетенного российского рабочего накануне великой пролетарской революции, красноречиво подчеркивала калибр личности самого хозяина - ухватистого, жадноватого и немного неряшливого. Потертый шерстяной ковер производства фабрики «Красная ткачиха», тройка разнокалиберных, ветхих от старости кресел, колченогий журнальный столик, загроможденный донельзя захватанными пивными бокалами с отчетливыми отпечатками пальцев. Мечта криминалиста. На щербатую тарелку кучкой вывалено содержимое пары пакетиков - вяленые кальмары, а у дивана практически стоят заскорузлые носки, источая едкие миазмы, перебивающие даже густой сигаретный смог. Уютом тут и не пахло, ведь женщины в этом доме отродясь не водилось. Мне сразу стало понятно, что наш диггер придерживается закоренелой холостяцкой мудрости: «Лучше молоко в холодильнике, чем корова на кухне».

    -  Девчонки!.. - Навстречу нам поднялся высокий блондинистый парень, так и дышащий ядреным водочным перегаром, - С Новым годом! - Он с ходу попытался облапить Галку, но покачнулся и под дружный хохот всех собравшихся неловким кулем обвалился обратно в кресло.

    -  Отвали, дебил! - протестующе взвизгнула моя подружка и, перешагнув через чьи-то длинные, протянутые поперек ковра ноги, вскарабкалась на колени к Стасу, сидящему в углу и ритмично покачивающему головой в такт льющейся из колонок музыке.

    Я прислушалась. Кто-то пел на венгерском красивым мужским баритоном - мягким, но чуть хрипловатым. Я удивленно приподняла брови, вникая в смысл песни, напоминающей лирическую балладу.

    Нам не прощают гордый нрав,

    Не разбирают: прав - не прав…

    Здесь зла нетронутый анклав,

    И все - враги.

    А коль ты просто человек,

    То счастья не найдешь вовек,

    Коротким станет твой забег,

    Себе - не лги.

    И бьют тут в глаз - отнюдь не в бровь,

    И ежедневно льется кровь,

    Чужим богам не прекословь,

    А прочь беги…

    Раз не даны тебе клыки,

    То с сильным драться - не с руки,

    Герои - просто дураки,

    У них - долги.

    Пред чьей-то совестью чужой,

    Перед отсроченной бедой,

    За то, что жизнь еще с тобой,

    Им - помоги.

    И может, через злобы лед

    Она незримо прорастет,

    Позвав в безудержный полет,

    Сквозь рев пурги.

    Тогда, назвав ее - любовь,

    Из пепла ты воскресни вновь,

    А о погибших - не злословь,

    Честь - береги… [8]

    Я невольно вздрогнула всем телом, переведя короткие четверостишия, огненными искрами впивающиеся в мою душу. Мне казалось, еще чуть-чуть - и я пойму, о чем же на самом деле поет этот незнакомый, определенно талантливый и самобытный, исполнитель.

    -  Нравится? - насмешливо спросил Стас, бдительно следя за выражением моего лица. - Оригинально, правда? Не то что всякие там попсовые «муси-пуси»…

    -  Еще бы, - согласно улыбнулась я, стараясь вести себя естественно и ничем не выдать своей настороженности.