– Благодарю вас, дон Хосе. – Рамирес поспешно упал на колени и поцеловал старческую руку.

– Я хочу кое о чем тебя попросить, – сказал Дон.

– Что угодно. Что угодно.

– Говорят, ты отошел от религии. Я слышал, ты больше не жертвуешь Пресвятой Деве, не говоришь со священниками. Это меня тревожит. С возрастом начинаешь понимать, как важна вера.

– Я грешил. Я был суетным и жадным человеком. Я вел недостойную жизнь, дон Хосе.

– Вернись в лоно Господа, Рейнолдо. Господь простит тебя, как я простил. Господь любит тебя, как я люблю. Церковь – твоя мать, она тоже простит тебя.

– Я буду каждый день ставить свечку. Я пожертвую Святой Церкви половину своего имущества.

– Не надо половину, Рейнолдо. Думаю, хватит четверти.

Так Рейнолдо снова вернулся к праведной жизни. Он ставил свечи, каждое утро ходил к мессе, щедро жертвовал деньги. Он изменился, стал другим человеком. Так продолжалось уже почти два дня.

Он сделал еще глоток рому и оглянулся вокруг себя в поисках Оскара Месы. Тот как сквозь землю провалился. Неужели ушел? Да где же этот разбойник? Рейнолдо снова взглянул в зеркало и увидел тех двоих – на одном был роскошный деловой кремовый костюм элегантного покроя, на другом – свободный бледно-голубой костюм и рубаха с расстегнутым воротником, по американской моде, хотя оба были латиносы. Они раскуривали очередную пару сигар и как бешеные хохотали над какой-то своей шуткой.

И что их так рассмешило?

Час спустя Рамирес бросил взгляд на свои золотые часы. Было почти три утра. Скоро вся жизнь замрет, наступят тихие предрассветные часы, когда даже бедные шлюхи могут поспать. Рамирес грузно выбрался из-за столика и сквозь клубы табачного дыма, мимо нескольких засидевшихся пьяных студентиков, которые никак не могли решить, какой же из девиц отдать предпочтение, прошел к стойке бара.

В тот же миг словно из-под земли вырос Роберто.

– Patron?

Рамирес дернул на себя кассовый ящик и принялся демонстративно хрустеть купюрами. Он дважды пересчитал их и обернулся к парнишке.

– Опять подворовываешь, Роберто?

– Нет, patron.

– Тут должна быть как минимум тысяча. Я внимательно следил.

– Торговля идет вяло, patron.

– Ну, не настолько вяло. Кради, но знай меру, Роберто. Если начинаешь зарываться, механизм может дать сбой, и тогда смотри, как бы тебя не перемололо его шестернями, Роберто.

– Я… я и не думал воровать, patron, – пробормотал юнец, но в глаза Рамиресу при этом не смотрел.

Рамирес в точности знал, сколько денег из кассы оседает за вечер в карманах Роберто. Сколько в карманах Оскара – в последнее время аппетиты у него становились все внушительнее и внушительнее, – и у бабки, которая сидела на площадке второго этажа и проверяла посетителей и девочек на предмет дурных болезней. Подворовывали все; каждый брал понемногу, но в соответствии с определенными правилами. Правила есть правила. Нарушать их не позволено никому.

– Просто знай меру, Роберто. Я хочу, чтобы ты прожил долгую и счастливую жизнь и оставил после себя полсотни ребятишек. Господь заповедовал нам плодиться и размножаться.

– Да, patron.

Пока Рамирес стоял, его пальцы нащупали под кассой кольт – «кобру» 38-го калибра в кобуре. Он вытащил маленький револьвер, спрятал его за пояс брюк и пожалел, что вынужден довольствоваться этой бабской фитюлькой вместо своего привычного большого «питона».