|
А оборотень набирал силы, становился все больше, выше, шире, страшнее. Он уже на две головы возвышался над Иваном. И теперь он бросался на человека, Иван еле успевал уворачиваться и отбиваться. Не помогало знание особых, тайных приемов, ничего не помогало. Оборотень на глазах постигал систему «альфа» и бил Ивана его оружием, его приемами. Он бил человека древними ведическими ударами, каких и знать‑то не мог. Иван ничего не понимал, такого бойца ему встречать пока не доводилось: чудовищная нежить не просто избивала его, но уже добивала, он не мог ей ничего противопоставить, он был измучен, изранен, обескровлен, подавлен. Он ослеп и оглох от ударов и только чудом еще оставался жив. Монстр уже издевался над ним, забавлялся беззащитной и обреченной жертвой, сломленной, обессилевшей, загнанной в угол. Это было лютое избиение.
И в последний миг, падая почти бездыханным на топкую землю, усеянную палой листвой, Иван всего на какое‑то мгновение, чудом сумел собраться– это был отчаянный, полубезумный всплеск сил и воли. Он выскользнул из‑под смертного удара костистого и когтистого кулака, вскочил на ноги, всем телом навалился на ствол ближайшей осины, сломал ее, расщепив вдоль узкого ствола, выдрал, вскинул, выставил вперед и, ничего не видя, ничего не слыша, бросился на оборотня. – Стой! – прогремело сзади голосом Авварона Зурр бан‑Турга. – Не смей этого делать! Ты убьешь его! Но Иван ничего не слышал. Он уже вонзал острый конец осины прямо в сердце чудовищу. – Остановись! Это же твой сын! Нет! Иван не слышал. И не верил. Он загонял осину все глубже. Он задыхался, обливался кровью, но добивал оборотня. – Убийца!!! – вопил гнусно и истошно Авварон. Иван опрокинул оборотня. Теперь он стоял, еле удерживаясь на ногах, опираясь всем телом на осиновый кол, изнемогая от нахлынувшей слабости. Но сквозь кровь, сквозь боль и мрак он видел, как жуткое, кошмарное чудище истекает черной кровью, уменьшается, превращается в человека – хлипкого, голого, трясущегося, скребущего землю ногтями и молящего о пощаде. Да, молящего о пощаде с пронзенным сердцем. – Ты убил собственного сына! – зловеще прошептал из‑за левого плеча Авварон. – Я же сказал тебе, Иван, что будет встреча с сыночком. Ты сам просил об этом, ты что – забыл? Забыл! А потом убил его. Убийца! – Врешь, сволочь! – прохрипел Иван. Человек извивался, стонал, тянул руки к нему, к Ивану, глаза его были налиты непостижимым отчаянием. Нет, Иван не верил, он ничему не желал верить, он давил на осину, пригвождая оборотня к земле. – Ну и дурак, – прошипел напоследок Авварон. – Убивец ты! – И отвернулся. И пошел прочь. А пройдя три шага, обернулся черным вороном – и улетел, канул во мраке. Дурак? Убивец? Иван резко выдернул осину из груди оборотня. Упал. Он не мог стоять на ногах. Но он просипел, вопрошая: – Правда это? Оборотень не ответил. Рана у него на груди медленно затягивалась. Иван заглянул в глаза оборотня. Это были серые, глубокие глаза Аленки. Оба глаза, а не один левый. Такие глаза не могли появиться в этом проклятом мире сами по себе. И это были не глаза оборотня, это были глаза его сына. Значит, он родился. Значит, он выжил и стал вот таким. – Ты живой? – спросил Иван. – Я не умру, – глухо ответил сын‑оборотень. – Ты пожалел меня. Зачем?! – Много будешь знать, скоро состаришься, – пробубнил Иван. – Тебе мать ничего про меня не рассказывала? – У меня не было матери, – вызывающе проговорил оборотень, – я сын Пристанища. – Ты мой сын, – сказал Иван. |
