Голос Осимы резко разорвал тишину:

– «Возничий» прикончен начисто, адмирал! МУМ сообщает, что преодолено не больше четверти пути. Ваше решение – продолжаем аннигиляцию?

Пока он говорил, я очнулся. Среди растерянности, постепенно становившейся всеобщей, я был обязан сохранять спокойствие духа.

– Да, теперь, конечно, очередь «Гончего пса». Не понимаю вашего вопроса, Осима!

Осима справлялся со своими чувствами лучше Камагина.

– МУМ рекомендует ускорить аннигиляцию второго звездолета. Последуем ее расчету?

– Расчеты МУМ не безошибочны, но иных у нас нет.

На этот раз вспышки избежать не удалось, багровый шар забесновался на месте взорванного звездолета, и мы устремились в центр взрыва. На стереоэкранах мира впоследствии, когда мы наконец вернулись из Персея, часто показывали картины аннигилирующегося темного шатуна, постепенный распад «Возничего», быстрое уничтожение «Гончего пса». Каждый мог увидеть все, что видели тогда наши глаза, пожалуй, даже с большими подробностями, мы ведь не были способны взглянуть на это зрелище повторно.

Но сомневаюсь, чтобы кому‑нибудь удалось хотя бы отдаленно испытать чувство, с каким мы смотрели на тающее плазменное облачко – это был не просто гибнущий крейсер, а последняя гибнущая надежда, единственный оставшийся нам шанс на свободу.

– Все, адмирал! – сказал Осима. – Прорвать барьер не удалось.

Мы долго молчали, покоясь в командирских креслах, командовать было нечем и незачем. На экране, замутненном взрывом «Гончего пса», постепенно высветлялось пространство. Сперва блеснула Оранжевая, затем появились другие звезды, потом засверкали зеленые огоньки неприятельского флота.

– Противник идет на сближение, – сообщил Осима. – Ваше распоряжение, адмирал?

– Готовиться к бою, – сказал я и вышел из зала.

16

За дверью я остановился, в изнеможении прислонился к стене.

У входа в командирский зал люди не прогуливались, здесь можно было побыть одному. Я боялся лишь встречи с Ромеро и Петри: с ними надо было обсуждать положение, а я не был способен на это. Не мог я оставаться и с Осимой и Камагиным, я весь сжимался при взгляде на страдальческое лицо и враждебные глаза маленького космонавта. А мысль, что попадется Астр или Мери, приводила меня в ужас, такая встреча была всего невыносимей. Я не мог быть ни с кем, перенапряжение последних дней сломило меня.

– Нет, нет, нет! – бормотал я лихорадочно, я не знал, к кому направляю эти слова, я словно отстранился ими от неулышанных упреков, от невысказанных обвинений. – Нет, нет, нет! – повторял я все громче и, когда не выговорил, а выкрикнул «нет», вдруг очнулся. Я вытер пот со лба и быстро отошел от двери: мне почудились шаги выходящего Камагина. «Нет!»– сказал я себе, это было первое осмысленное «нет», я приказал себе не торопиться, никто не должен видеть, что я бегу.

Я шел по извилистым коридорам, передо мною бесшумно раздвигались двери, все охранные механизмы здесь были настроены на мое индивидуальное поле, я еще был адмиралом Большого Галактического флота – для адмиралов на их кораблях не существует секретов. Адмирал! Ты еще адмирал, Эли! Я снова прислонился плечом к стене, перед глазами прыгали глумливые огоньки, издевательски подмигивала Оранжевая, зловеще наливались блеском точки вражеских крейсеров.

«Ты еще адмирал, Эли! – сказал я себе с гневом. – Борьба не кончена, нет!» Я дышал часто и глубоко, мне не хватало воздуха.