Слезы сами наворачивались на глаза.

– Башку ему оторвать! - с ненавистью подумал Званцев о неизвестном программисте, который хотел, чтобы было как лучше, и тем самым совершил хладнокровное убийство свободного и веселого робота.

– Митрошка, а ты помнишь, как мы удирали от вулканических бомб в отпочковавшемся кратере Марсианского Олимпа? - спросил он.

– Извержение на Олимпе имело место 11 октября 2062 года, - отчеканил техноморф. - Предполагаемый объем выброшенного пепла и лавы составляет…

– Заткнись! - в бешенстве приказал Званцев. Техноморф послушно умолк.

Нет, к прежнему Митрошке возврата не было. Званцев понимал это, но никак не мог избавиться от раздражения и злости. Он уже представлял себе, что скажет руководству завода. Впрочем, в чем-то он сам был виноват. Надо было отдельно указать на недопустимость каких-либо изменений в программах Митрошки. Ощущение вины рождало тоску.

Вечер прошел напряженно.

Они с Аленой не разговаривали о Митрошке, словно оба боялись затронуть эту тему, от которой становилось плохо. Оба чувствовали себя так, словно потеряли близкого человека. Никогда раньше Званцев не думал, что может так привязаться к машине. Впрочем, был ли Митрошка машиной? Званцев ловил себя на мысли, что всегда относился к роботу как к младшему товарищу - покровительственно и с некоторой долей насмешливости. И от этого тоже было нехорошо. Словно он кого-то обидел и теперь не имеет возможности извиниться.

В постели Алена прижалась к Званцеву, и он чувствовал, как тихо и неровно бьется ее сердце, как она неровно сопит, пытаясь сдержать волнение.

– И ничего нельзя сделать? - тихо спросила Алена. - Это ужасно, Саня. Это ужасно.

И всхлипнула.

Потом она тихо уснула, а Званцев долго смотрел в темный проем окна, в который с высоты заглядывали звезды, думал о стоящем в ангаре техноморфе, и ему опять было нехорошо. Он вспомнил, как они еще в самом начале свободного программирования разглядывали в зоопарке диких зверей, и Митрошка озабоченно спрашивал:

– А пять лап у медведя бывает? А почему? Это же незаконченная симметрия. Для полной симметрии надо шесть конечностей: пять лап и голова.

– А хвост? - возражал Званцев.

– Ну, какой у него хвост? - не соглашался Митрошка. - Шесть сантиметров - это разве можно назвать конечностью?

А теперь вместо Митрошки в ангаре стоял железный придурок, с которым и поговорить не о чем. Утром Званцев встал мрачнее тучи.

– Званцев, - спросил Дом. - Митрошка не приехал?

– Нет больше Митрошки, - с трудом выдавил человек. - Есть техноморф серии ТМ порядковый номер 3628. Угробили нашего Митрошку на заводе.

– Не понял? - встревожился Дом. - Его что, на переплав пустили?

– Память ему стерли, - в сердцах вскричал Званцев. - Память, понимаешь? Превратили в железный чурбачок с энциклопедическими познаниями.

– И где он сейчас? - спокойно поинтересовался Дом.

– Где-где, - начал раздражаться Званцев. - В ангаре стоит!

– Схожу посмотрю, - сказал Дом, но никуда не пошел, а просто бросил из себя тоненький световод, и тот белесым червяком, извиваясь, пополз, вытягиваясь в сторону ангара.

– А чего ты так психуешь, Званцев? - удивился Дом. - Переживаешь, будто что-то очень нужное потерял.

– Может, и потерял, - угрюмо отозвался человек.

– Настырный он был, - напомнил Дом. - Сколько он тебя донимал?

– Да, - просиял улыбкой Званцев. - Сколько он меня донимал!

– А уж спорил - по каждому поводу.

– И без повода, - улыбаясь воспоминаниям, уточнил человек.

– И все равно ты печалишься по нему? - удивился Дом.

– Не то слово, Дом, не то слово, - согласился Званцев.

– Да не переживай ты, - Дом на секунду замолчал.