– Серафина! Вот она!

Несколько секунд протекли в полном молчании, чей глубокий смысл каждый оценил по достоинству. Мать семейства и англичанка рассматривали друг друга. Наконец Серафина, будучи не в силах выразить торжественность момента как-нибудь иначе, по своему обыкновению издала страшной силы вопль, живо напомнивший Одри третий акт «Валькирий». Она совсем недавно видела эту вещь в исполнении мощной немецкой труппы в «Шелдониан Театре» Оксфорда. Затем Серафина, словно Ганнибалов слон, разметывающий защищавшую его пехоту, отодвинула детей и с таким пылом бросилась к Одри, что девушка едва не упала. Однако мать подхватила ее и крепко сжала в объятиях. В довершение мисс Фаррингтон, не способной даже пошевельнуться, пришлось выдержать лавину поцелуев. После этого достойная матрона отступила на шаг и снова впилась взглядом в Одри.

– Это самая красивая девушка, какую я когда-либо видела! – возопила она. – И у нее будут лучшие в мире дети! Благословение Господу, что она входит в нашу семью!

Публично отвешенный комплимент и особенно предсказание грядущего материнства на минуту сняли блаженное умиротворение от «лакрима-кристи», и Одри густо покраснела. Кроме того, девушка не совсем уловила смысл благодарности, адресованной Серафиной Всевышнему. Однако времени на размышления не было, потому что матрона, рыдая, схватила ее за руки и начала покрывать их поцелуями, в промежутках продолжая патетически вопить:

– Прими благодарность матери, которой ты сохранила сына!… Отныне ты – моя дочь, как если бы родилась от моей плоти и крови!…

Отпустив наконец англичанку, она приказала старшей дочери:

– Поцелуй свою сестру, Лауретта!

Хрупкая, изящная Лауретта очень понравилась Одри. Молодая женщина поцеловала мисс Фаррингтон, а Марио пояснил:

– Джованни – ее муж.

Потом настала очередь Джельсомины, чья строгая красота произвела на Одри сильное впечатление. Она вносила ноту сдержанности в буйное семейство Гарофани.

– Я – Джельсомина, – пояснила вдова, – жена убитого Рокко. Мой муж мертв, и я тоже мертва…

Несмотря на необычность такого заявления, мисс Фаррингтон нисколько не удивилась. Едва Джельсомина отошла, мать семейства скомандовала:

– А теперь вы, малыши!

И Одри мгновенно облепили дети. Одни целовали ей руки, а те, что постарше, висли на шее. Сквозь радостные крики и чмоканье до девушки доносились имена, которые называл ей Марио:

– Джузеппе, Бруна… Памела… Альфредо… Тоска… Бенедетто…

Покончив с проявлением чувств, гостью повели показывать квартиру. От царившей там бедности у нее сжалось сердце. Неужели можно жить в таких условиях? Циновки, полуразвалившаяся мебель, побеленные известью стены… отсутствие электричества… а воду, так и вовсе, оказывается, приходится носить ведрами с улицы. Так вот, значит, в какой жалкой лачуге живет Альдо… а эти несчастные, кажется, еще гордятся своим жилищем. Такой нищеты молодая англичанка даже предположить не могла.

– И вы все… живете здесь? – спросила она.

– Да, все тринадцать человек! – с гордостью отвечала Серафина.

– А вам… вам не слишком… тесно?

Славная женщина добродушно рассмеялась.

– Зато мы вместе! Можно ли желать лучшего? Не волнуйтесь, для вас тоже найдется местечко!

От такой перспективы по спине у Одри пробежал озноб, и она поторопилась сказать:

– У меня уже есть комната в гостинице…

На мгновение наступило общее замешательство. Положение спас Марио.