Не убеждался. Опыт последних дней ехидно подсказывал, что все пройдет по худшему сценарию, и в тот момент, когда его предадут анафеме, завалится бородатый бандит. Непременно пьяный и с кодлой друзей, для которых замочить соблазнителя – как переспать с проституткой. Вполне привычно и приятно, но с нервным привкусом возможных осложнений. Если сильно не повезет – осложнений смертельных, вроде СПИДа в лице правоохранительных органов.

При мыслях о бородатом запал у Фролова гас, но ненадолго. Наверное, девушка знает, когда ждать визита ухажера, и сегодня он не заявится точно. Стала бы она подставлять свою шею, пустив в квартиру постороннего! Наверное, у них строгий график встреч, или он вообще здесь не бывает, или они банально поссорились. Разругался же он с Верой, хотя всего пару дней назад помыслить об этом не мог! Так и они – поцапались из-за бриллиантового колье. Она хотела новое, он подарил – с убитой женшины. Теперь он не придет, она тоскует и хочет отвлечься…

Очередной раз крутанувшись с правого бока на левый, Семен замер: дверь спальни была призывно открыта. Он не слышал, когда она отворилась, но факт оставался фактом, не допускающим двоякого толкования: его, безусловно, ждали. В темноте белели боковина кровати и вытянутое девичье тело, укрытое одной лишь легкой простыней. Люба провела ладонью по бедру, а потом рука поднялась, изогнулась невыразимо красивым, призывающим жестом и исчезла из поля зрения.

Фролов услышал – и не поверил своим ушам:

– Сколько тебя можно ждать?

Голос прозвучал обыденно, без намека на возбуждающую хрипоту, с которой иногда разговаривали в фильмах и о которой вспоминал Славка, показывая фотографии подруг. Хуже того – в нем прозвучали нотки разбитной доярки Люси, с которой на сеновале перебывала вся взрослая половина деревни и с которой сам Фролов лишился невинности, о чем крайне не любил вспоминать.

Для Фролова эти слова были подобны звону райских колокольчиков.

Он встал, одернул трусы и в спальню прошел на цыпочках…

…За окном занимался рассвет.

– Вера тебя хвалила, – сказала Люба; она сидела, прислонившись к спинке кровати, и гладила по волосам Семена, который лежал, свернувшись калачиком, слегка поперек матраса, опершись босыми пятками в стенку, а макушку пристроив на Любином животе. – Но я не думала, что ты настолько хорош.

— Вы с ней это обсуждали? – Фролов открыл один глаз.

– А что тут такого? Понимаю, если б ты геем был, тогда неприлично.

– Тебе правда понравилось?

– Глупенький…

Язык Фролова жег вопрос, задать который он не решался. Но ведь если она с Веркой обсуждала такие проблемы, то почему теперь, после того что случилось, нельзя спросить? Он напрягся и выдал:

– А… тот?

Сказал и замер, дышать перестал, ожидая уточнения: «Который?» и, может быть, отповеди.

Люба его поняла, усмехнулась беззвучно и провела рукой по волосам еще нежнее:

– Ты лучше.

– Спасибо.

Три часа назад колокольчики не наврали – он, действительно, оказался в раю, а их малиновый звон обернулся маршем победы.

– Скажи, ты воевал в Чечне?

– Это что-то меняет?

– Нет, но просто интересно.

— Я был в хозяйственной роте. Если честно, то не рвался туда, где стреляют. Подальше от начальства – ближе к кухне.

– Правильно. А что случилось у Веры в квартире?

Идиллия кончилась. Колокольчики издевательски звякнули – и оборвались. В райских кущах Фролов сорвал запретный плод.

– Ты про это знаешь? – он поднял голову.