Идиллия кончилась. Колокольчики издевательски звякнули – и оборвались. В райских кущах Фролов сорвал запретный плод.

– Ты про это знаешь? – он поднял голову.

Спроси она чуть раньше – и долговременное расстройство половой системы было бы ему обеспечено.

– Кое-что слышала. В нашем кабаке справляли поминки.

Несмотря на обещание Артема, ночь прошла спокойно. Он даже развязал пленников, позволяя им напиться и справить нужду.

– Сама напросилась, – он чуть ли не извинился, в очередной раз стягивая веревки на запястьях девушки. – Могла бы вести себя спокойно. И прошу тебя, не пытайся больше убежать.

Так и протянули до утра. Они – лежа под разными койками, спиной друг к другу, лицом к стене, он – за столом, почти не прикасаясь к спиртному, проваливаясь в тревожную дремоту и встряхиваясь, чутко слушая посторонние звуки, которые в ночной деревне разносились далеко и должны были оповестить о прибытии непрошенных гостей. Ни плющить Перекатникова, ни насиловать сестру Артем не стал. Для первого не возникало повода, второе даже Казначею казалось не правильным.

Больше всего он боялся, что Фролова арестовали, что он дал показания и нарисовал группе захвата схему убежища. При таких обстоятельствах и самому крутому спецназу придется несладко – шум мотора слышен за несколько километров, собаки разбрешутся, не дадут чужакам подойти незаметно, вокруг пустые строения, река… При первом признаке тревоги Артем готов был дать деру, но – обошлось.

Накануне вечером он не смог уехать в город – отменили электричку. То ли провод где оборвался, то ли шахтеры вышли на рельсы – никто толком не знал. Несколько человек, изрядно подогретых спиртным, осадили кирпичный «скворечник» билетной кассы и хотели разнести стекла, но к ним, на свое несчастье, приблизился Казначей. Он вел себя мирно, хотел поинтересоваться расписанием на следующий день и отвалить, но кому-то его лицо показалось вызывающим, и последовала простая, без лишних затей, заводка.

– Он не местный! – крикнул кто-то из самых сопливых, и хотя все в толпе были дачниками, приехавшими на дачный сезон из разных городов, Казначея сбили на землю и потоптали ногами.

Он крутился, как мог, чтобы уйти от ударов, но о реальном противодействии не помышлял. Один на один, Казначей еще мог бы перемахнуться, но противников было с полдюжины, к тому же волю к победе парализовывала и непривычная обстановка, в которой он очутился.

Извиваясь в пыли, Артем не вспомнил о гранате, спрятанной на дне сумки. Вид зажатой в ладони «лимонки», вкупе с решительным лицом и уверенным голосом, мог обратить в бегство и не такую толпу, но…

Ни гранаты, ни характера никто не увидел, а потому вальс продолжался. Тетя-кассир, отважно высунувшаяся из своего окошка с криком «Немедленно прекратите, а то милицию позову!», ситуацию не изменила. Ближайшее отделение располагалось верстах в десяти, а когда милиционеры последний раз приезжали в поселок, не вспомнили бы и аксакалы.

Безобразие пресек папаша одного из драчунов, человек, очевидно, почтенный и не из робкого десятка. Толпа рассосалась. Мужик помог Казначею подняться, назвал мудаком и, не претендуя на благодарность, растворился в темноте следом за своим отпрыском.

Артем поплелся на дачу, переживая, что мог лишиться всех денег.

Недалеко от участка попался Антоныч, бодро топавший в попутном направлении.

– Моя спать улеглась. Храпит так, что на луне слышно, вот я и решил прогуляться, – сказал отставной вояка с намеком на халявную выпивку.

Темнота мешала ему рассмотреть побои Казначея.

– Валентин уехал. Я один остался, на поезд опоздал, – сказал Артем, останавливаясь так, чтобы загородить калитку.