— Так приятно встретить двух настоящих джентльменов. Не то, что некоторые — могла бы их назвать, да не стану. Я ведь тоже настоящая леди, хоть, наверно, и не должна бы это говорить. Воспитывали меня, понимаете ли, в большой строгости — я ведь училась у монашек во французском монастыре. И до чего же хорошо там было — тишина, покой, а уж какие душеньки эти монашки и до чего же они обожали меня! Как только не называли — и Луизанька, и Луизочка. Можете не сомневаться — только так, особенно мать-настоятельница. Ей все было мало: она и завтрак мне в постель подавала, мои сорочки ручными кружевами обшила. А все, конечно, потому, что сама-то я наполовину француженка, да и потом они ведь знали, кем я была бы, если б не отняли мои права, а может, и догадывались, какая тяжкая предстоит мне жизнь. — Она умолкла и пристально поглядела на своих собеседников влажными от слез глазами. — Удивляетесь? А?

Пол сокрушенно покачал головой, а сам в это время подумал: «Великий Боже, ну и лгунья!»

— Если б вы только знали! — Бэрт вцепилась Полу в плечо. — Чего я только не натерпелась! Отец мой служил в армии, не в Армии Спасения, а в настоящей — он был полковник. И бил мою мать, скотина, смертным боем, бил особенно по субботам, когда приходил домой нализавшись. Я хотела удрать из дому. Всю жизнь мечтала о сцене: чтоб люди смотрели на меня и восхищались. Ах, если б подвернулся случай!..

— А вам он так и не подвернулся? — сочувственно спросил Марк.

Она покачала головой, но глаза ее под припухшими веками неожиданно блеснули.

— Было одно дело. И я поступила по справедливости, заметьте. Я сказала только правду, чистую правду и ничего, кроме правды, да поможет мне Бог. А что я за это получила? Какие-то жалкие гроши, которые разошлись у меня за полгода.

— Так оно всегда бывает, — с наигранной горечью согласился Пол. — Делаешь человеку добро, а благодарности — никакой.

— Да не нужна мне ничья благодарность! — вспылила она. — Я хотела только, чтоб меня за человека признали… чтоб у меня было свое место в жизни. Я ведь не собиралась до конца своих дней быть в при… то есть я хочу сказать: в домоправительницах.

У Пола хватило ума молча выслушать это, но Марк, не выдержав, пригнулся к Бэрт.

— Почему вы не расскажете нам, что с вами случилось? — в упор спросил он. — А вдруг мы могли бы вам помочь.

Неожиданно воцарилось молчание. Пол закусил губу и опустил глаза. Бэрт посмотрела на Булия и словно бы сразу протрезвела. Румянец досады, проступивший на ее пухлых щеках, исчез. Она взглянула на стенные часы, допила свой джин и встала.

— Видите, сколько времени? Мне пора.

Скрывая огорчение, Пол подал Бэрт сумочку и перчатки, расплатился и вышел вслед за ней из кабачка.

— Какой чудесный вечер! — Он посмотрел на звезды. — Можно вас проводить?

Она поколебалась, затем нехотя дала согласие:

— Ну что ж… Но только до калитки — не дальше.

Они свернули с мощеной улицы и пошли по пустынной пригородной дороге. Луиза осторожно вышагивала на высоких каблуках между Полом и Марком. Пол из кожи лез вон, стараясь ей понравиться. Но вот они добрались до широкой аллеи, обсаженной двойным рядом высоких лип, за которыми среди садов стояли виллы с красными черепичными крышами. У последнего дома Бэрт остановилась.

— Ну, — сказала она, — вот мы и пришли.

— Какой красивый особняк, — заметил Пол.