Идея была грандиозна. Моё сердце вновь забилось в груди кувалдой.

— Но… но ведь мы же увидели, что происходило у Бетельгейзе больше четырёхсот лет назад, — сказал я. — И у вашего корабля на полёт туда тоже уйдёт никак не меньше четырёхсот лет. С какой стати Богу задерживаться там на тысячелетие?

— Типичное время жизни для форхильнорца — примерно сотня лет, грубо говоря, пятьдесят миллионов минут, — пояснила Холлус. — Бог, предположительно, имеет возраст не меньше возраста вселенной, который составляет 13,9 миллиардов лет; тысяча лет для него то же, что четыре минуты для одного из нас.

— Всё равно, он не стал бы тратить время, поджидая нас.

— Может и не стал бы. Или, быть может, он знал, что за его действиями будут наблюдать, что они привлекут наше внимание. Может, он сделает так, чтобы снова оказаться там — в том единственном месте, где мы точно знаем, что он был — для встречи в подходящее время. В промежутке он может отправиться куда-то по своим делам, а затем вернуться. Похоже, он довольно мобилен; скорее всего, если бы он знал, что ковчег с Грумбриджа детонирует Бетельгейзе, он бы просто уничтожил корабль в пути. Но стоило начаться взрыву, как он появился в центре событий довольно быстро — и может вернуться туда так же быстро, когда мы туда доберёмся.

— Если он хочет встречи с нами. Это большое «если», Холлус!

— Без сомнения. Но наша команда уже готовится к полёту на встречу с Богом; это лучшая возможность, и потому нам не остаётся ничего другого, кроме как попытаться, — сказала Холлус. Её глаза были прикованы ко мне. — Приглашаю тебя полететь с нами.

Сердце забилось ещё чаще, чем раньше. Нет, это не может быть правдой!

— У меня почти не осталось времени, — мягко заметил я.

— «Мерелкас» может разогнаться почти до скорости света меньше чем за год. После этого большую часть расстояния мы преодолеем за очень малое субъективное время. Конечно, после этого нам понадобится ещё год для торможения, но мы можем добраться до Бетельгейзе чуть больше чем за два года нашего времени.

— У меня нет двух лет.

— Нет, — согласилась она. — Если ты будешь бодрствовать. Но, помнится, я говорила тебе, что вриды путешествуют в анабиозе; мы можем погрузить в анабиоз и тебя — разморозим только тогда, когда достигнем цели.

В глазах у меня потемнело. Предложение было невероятно чарующим — соблазнительным, непостижимым подарком.

Кроме того…

Кроме того, а не мог бы Холлус заморозить меня до тех пор, пока…

— А вы можете заморозить меня навсегда? — спросил я. — Рано или поздно лекарство от рака всё равно разработают, и…

— Прости, но нет, — сказала она. — Тело всё равно деградирует, даже в этом состоянии; хотя на промежутках до четырёх лет технология не опаснее общей анестезии, нам никогда не удавалось успешно оживить ни одного из тех, кто провёл в анабиозе больше десяти лет. Это удобный способ путешествовать в пространстве, но не вперёд во времени.

Что же, я никогда не представлял себя лежащим в криокамере, наподобие Уолта Диснея. Всё равно — возможность отправиться в путешествие с Холлус, улететь на борту «Мерелкаса», чтобы увидеть могущественную сущность, которая и правда может оказаться Богом… это потрясающая возможность, просто невероятная!

И я внезапно осознал, что для Сюзан и Рики это может оказаться лучшим исходом: они будут избавлены от агонии последних месяцев моей жизни.

Я ответил Холлус, что мне нужно об этом подумать, нужно обсудить вопрос с семьёй.