У наших ушки на макушке!

         Чуть утро осветило пушки

         И леса синие верхушки —

         Французы тут как тут.

         Забил заряд я в пушку туго

         И думал: угощу я друга!

         Постой-ка, брат мусью!

         Что тут хитрить, пожалуй к бою;

         Уж мы пойдем ломить стеною,

         Уж постоим мы головою

         За родину свою!

         Два дня мы были в перестрелке.

         Что толку в этакой безделке?

         Мы ждали третий день.

         Повсюду стали слышны речи:

         «Пора добраться до картечи!»

         И вот на поле грозной сечи

         Ночная пала тень.

         Прилег вздремнуть я у лафета,

         И слышно было до рассвета,

         Как ликовал француз.

         Но тих был наш бивак открытый:

         Кто кивер чистил весь избитый,

         Кто штык точил, ворча сердито,

         Кусая длинный ус.

         И только небо засветилось,

         Все шумно вдруг зашевелилось,

         Сверкнул за строем строй.

         Полковник наш рожден был хватом:

         Слуга царю, отец солдатам…

         Да, жаль его: сражен булатом,

         Он спит в земле сырой.

         И молвил он, сверкнув очами:

         «Ребята! не Москва ль за нами?

         Умремте ж под Москвой,

         Как наши братья умирали!»

         И умереть мы обещали,

         И клятву верности сдержали

         Мы в Бородинский бой.

         Ну ж был денек! Сквозь дым летучий

         Французы двинулись, как тучи,

         И всё на наш редут.

         Уланы с пестрыми значками,

         Драгуны с конскими хвостами,

         Все промелькнули перед нами,

         Все побывали тут.