Поспешив запять место у окошка, Фелипе равнодушно посмотрел на пего. Океан, уже не такой огромный и вздыбленный, напоминал тусклую ровную пластину. Фелипе закурил и огляделся вокруг; спинки кресел были удивительно низкими. Другой самолет слева от них, казалось, не летел, а парил па месте. Там находился багаж пассажиров и, возможно… Поднимаясь па самолет, Фелипе смотрел во все глаза, стараясь увидеть тюк, завернутый в простыню пли в брезент, скорее всего, в брезент. Так ничего и не увидев, он предположил, что тюк, наверное, погрузили в другой самолет.
– В общем, – сказала Беба, усаживаясь между матерью п Фелипе, – можно было себе представить, что все именно так и кончится. Мне это не правилось с самого начала.
– Все могло бы кончиться прекрасно, – сказала сеньора Трехо, – если бы не этот тиф и… если бы не тиф.
– Так или иначе, а вышло надувательство, – сказала Беба. – Теперь придется объяснять всем подружкам, представляешь.
– Ну что же, доченька, и объяснишь. Ты прекрасно знаешь, что надо говорить.
– Напрасно ты думаешь, что Мария‑Луиса и Мече поверят в такую басню…
Сеньора Трехо секунду смотрела па дочь, потом перепела взгляд па супруга, пристроившегося в другом конце самолета, где было только два сиденья. Сеньор Трехо, который все слышал, жестом успокоил ее. В Буэнос‑Айресе они уговорят детей не болтать лишнего, возможно, пошлют их па месяц в Кордову, в именье тетушки Флориты. Дети быстро все забывают, к тому же они еще несовершеннолетние и их слова не могут иметь юридических последствий. Не стоит раньше времени беспокоиться.
Фелипе продолжал смотреть па «Малькольм», пока он не исчез из виду где‑то внизу; осталась лишь беспредельная, наводящая скуку водная гладь, над которой они будут лететь четыре часа, пока не доберутся до Буэнос‑Айреса. Вообще‑то лететь было не так уж плохо, в конце концов, это его первое воздушное путешествие, и у него будет что порассказать ребятам. А какое лицо скорчила мамаша перед взлетом, как старалась скрыть свой страх Беба… Женщины несносны, паникуют по любому поводу. Да, че, что поделаешь, заварилась такая каша, что в конце концов всех запихнули в самолет и отправили домой. Убили там одного и… Но ему, наверное, не поверят; Ордоньес, как всегда, посмотрит на него пренебрежительно: «Об атом давно уже было бы известно, малец! На что, по‑твоему, газеты?» Да, об убийстве лучше не распространяться. Но Ордоньес, а может, и сам Альфиери спросят, как прошло путешествие. Ну, про это уже легче: бассейн, одна рыжуха в бикини, прихватил под водой, малютка все жалась, а вдруг узнают, я, мол, стесняюсь; да что ты, детка, никто ничего не узнает, давай приходи, немного развлечемся. Сперва не хотела, перепугалась, по сам знаешь, как бывает, как только уложил ее по форме, зажмурила глазки и позволила раздеть себя в постели. Ох и девка, рассказать невозможно…
Он развалился в кресле, прикрыл глаза. Ты только послушай, что было… Целый день, че, и не хотела, чтобы я уходил, настоящая пиявочка, не знал, как и отделаться… Да, рыжая, а там, скорее, русая. Ясное дело, мне тоже было любопытно, ну говорю тебе, скорее, русая.
Отворилась дверь кабины пилота, и высунулся инспектор, довольный и вроде даже помолодевший.
– Превосходная погода, сеньоры. Через три с половиной часа будем в Пуэрто‑Нуово. Ведомство полагает, что после того, как будут выполнены формальности, о которых мы с вами говорили, вы, вероятно, пожелаете как можно скорей отправиться домой. Чтобы не терять зря времени, всем будут предоставлены такси: багаж вы получите, как только приземлимся.
Оп сел в первое кресло, рядом с шофером дона Гало, который читал номер «Рохо и Негро». Нора, забившаяся в кресло у окошка, вздохнула.
– Никак не могу убедить себя, – сказала она. |