Кресла были удобные, под бормотание машин не хотелось ни о чем думать, а лишь предаваться безмятежному отдыху. Медрано был прав: к чему спрашивать? Если бы сейчас все вдруг внезапно кончилось, она бы очень сожалела о том, что не использовала эти бездумные счастливые часы. Опять улица Хуана Баутисты Альберди [31], занятия сына, зачитанные романы в рычащих автобусах, жизнь без будущего в этом Буэнос‑Айресе, сырая надоедливая погода, новости на радио.
Медрано с улыбкой вспоминал забавные эпизоды в «Лондоне». Клаудиа хотела бы узнать о нем побольше, но ей сразу показалось, что он не очень откровенный человек. Бармен принес еще коньяку; вдалеке послышался вой сирены.
– Страх порождает весьма странные вещи, – сказал Медрано. – В эту минуту кое‑кто из пассажиров должен почувствовать беспокойство. Мы еще позабавимся, вот увидите.
– Можете надо мной смеяться, – сказала Клаудиа, – но всего минуту назад я не чувствовала себя такой довольной и спокойной, как сейчас. Мне больше нравится путешествовать на «Малькольме» или как он там называется, чем на «Аугустусе».
– Немного романтичная новизна, – сказал Медрано, украдкой глядя на нее.
– Просто новизна, а этого вполне достаточно для мира, где люди, точно дети, почти всегда предпочитают повторение. Вы читали последний проспект аргентинских аэролиний?
– Возможно, не помню.
– Зазывают на свои самолеты, обещая, что мы будем чувствовать себя как дома или что‑то в этом роде. Но я не представляю ничего ужасней, чем сесть в самолет и почувствовать, что ты снова у себя дома.
– Ну, наверное, заварят сладкий мате. Подадут жаркое из вырезки и спагетти под воркующие звуки аккордеонов.
– Все это хорошо в Буэнос‑Айресе, и когда ты уверен, что в любую минуту можешь заменить это чем‑то другим. Тут, по‑моему, как нельзя кстати слово «предрасположение». Возможно, это путешествие своего рода тест.
– Тогда, подозреваю, для некоторых он окажется весьма трудным. А что касается проспектов авиакомпаний, то с особенной неприязнью я вспоминаю один, кажется американский. В нем подчеркивалось, что пассажиров будут обслуживать как‑то по‑особому. «Вы почувствуете себя важной персоной» или что‑то в этом роде. И мне сразу приходят на ум некоторые мои коллеги, которые бледнеют от одной мысли, что их назовут «сеньором», а не «доктором»… Да, на той авиалинии, должно быть, летают богатые пассажиры.
– Теория важной персоны. Она уже где‑нибудь изложена? – спросила Клаудиа.
– Боюсь, тут замешаны чьи‑то корыстные интересы. Но вы собирались объяснить, почему вам нравится это путешествие.
– Ну что ж, в конце концов мы все, или почти все, станем добрыми друзьями, и нет смысла скрывать свое curriculum vitae [32], – сказала Клаудиа. – Говоря по правде, я настоящая неудачница, но не желаю мириться со своей участью.
– Ну, насчет неудачницы я очень сомневаюсь.
– О, возможно, поэтому я и совершаю такие вещи: покупаю лотерейные билеты и выигрываю на них. Только ради Хорхе и стоит жить. Ради него и, пожалуй, еще ради любимой музыки, некоторых книг… Все остальное похоронено и быльем поросло.
Медрано внимательно разглядывал свою сигарету.
– Я не слишком разбираюсь в супружеской жизни, – заметил он, – но, по‑моему, вы не были счастливы.
– Я развелась два года назад, – сказала Клаудиа. – По многим, но не очень существенным причинам. Не было ни адюльтера, ни патологической жестокости, ни алкоголизма. Моего бывшею мужа зовут Леон Левбаум, имя это вам кое‑что скажет. |