Молчание.

— Что Мэрилин? Намерена защищать тебя?

— Кажется. — Кларенс улыбнулся и первый раз отпил пива. — Она так ненавидит полицию... и их допросы. Единственный способ отвязаться от них — повторять, что я провел ночь с ней и больше она ничего не знает. Конечно, не исключено, что она захочет избавиться и от меня.

— Вот как? Ты действительно так думаешь?

— Не знаю... этого я не знаю. Сейчас она просто не хочет меня видеть.

Так это была просто исповедь, подумал Эд. Кларенс хотел заручиться поддержкой человека, который тоже ненавидел Роважински.

— Против тебя есть улики?

— Только... мотивы. Никто не говорил об улике. Меня допрашивали.

— И насколько тщательно допрашивали?

— Могли бы и тщательнее. Пока что они, похоже, верят мне... и Мэрилин. Мне не хочется признаваться. Очень не хочется.

В голубых глазах Кларенса Эд увидел упрямую твердость.

— Что же, я не пошлю цветов на его похороны. Спасибо, что рассказал, Кларенс. — Эд усмехнулся собственным словам, показавшимся ему безумными. — Ко мне на этой неделе приходил детектив. Морисси, кажется, его имя.

— Да, он говорил мне. К вам домой или в офис?

— Домой. Он спрашивал, нет ли у меня каких-нибудь соображений насчет того, кто это сделал. Я сказал — нет... совершенно честно. Он расспрашивал о тебе и о пятистах долларах. Я сказал, что почти незнаком с тобой и что ты пытался помочь мне, когда украли Лизу.

— И это все?

— Да. Он не говорил о тебе ничего плохого.

Но в отделе по расследованию убийств болтунов и не бывает. Кларенс знал, что они всегда только задают вопросы. Он отпил еще пива. Горло схватил спазм.

— Я специально ходил повидаться с Мэрилин, чтобы рассказать ей... об этом. Я не хотел скрывать от нее.

Эд подумал, что Мэрилин, вероятно, порвет с Кларенсом, хоть и покрывает его. И еще он подумал, что Мэрилин, вольно или невольно, причастна к убийству. «Почему полиция ничего не делает?» — наверняка спросила Мэрилин. Роважински приставал к ней около ее дома. Она, должно быть, считала, что Кларенс сам навел на нее Роважински, который за ним следил.

— Можешь доверять мне. Я не скажу никому. Не скажу и Грете, если ты не хочешь, хотя она умеет хранить секреты. — Но, говоря это, Эд ощущал неприязнь к Кларенсу, с трудом преодолеваемое отвращение. Этот человек убил. На вид такой милый юноша, в чистой одежде, с ухоженными ногтями, — но все же он переступил через невидимую черту. Эд не мог четко сформулировать свои мысли, он только чувствовал, что Кларенс помешанный. Наверное, помешанный. Он просто не кажется помешанным. Эду было ясно одно: нельзя слишком сближаться с Кларенсом, следует держаться от него на безопасном расстоянии. Но прав ли он, думая так? Насколько это справедливо? «Знал ли ты, что поляк мертв, когда уходил от него?» — хотел спросить Эд. Но почувствовал, что это уже частность.

Кларенс понял, что Эду больше нечего сказать. А Кларенсу так много хотелось сказать ему сегодня утром, час назад, но куда все это теперь делось?

— Спасибо, что выслушали меня, — произнес он.

Молодой человек внезапно показался Эду совсем юным, измученным и очень честным. Настолько честным, что это достоинство становилось недостатком. Вышло так, что Кларенс, нарушая все законы цивилизованного общества, пришел к нему за словом утешения, быть может, даже похвалы или благодарности за то, что он совершил, — в сущности, это была месть за убийство Лизы. Внезапно для Эда Кларенс стал мальчиком, который, столкнувшись со злом, потерял самообладание, когда отчаялся найти помощь в борьбе. Ощущение преступности Кларенса мгновенно исчезло.